Месть Танатоса
Шрифт:
Впрочем, говорят, майор выразился покрепче, но самого Туманова, как и его помощников, Наталья, прибыв на место, уже не застала, — подняв по тревоге солдат, они бросились на поиски беглянки.
Рассказ о произошедших событиях Наталье пришлось выслушать в изложении рядового Васюкова, которого оставили охранять дом, а на всякий случай и как бы в засаду — вдруг другие немцы, заброшенные в русский тыл вместе с эсэсовкой, разыскивая ее, снова набредут на хутор. На этот счет Васюков получил строгие и четкие инструкции.
Излагая события минувшего дня, рядовой вздыхал и даже тоненько всхлипывал,
Впрочем, в чем не повезло капитану, Наталья так и не поняла со слов рядового. Васюков постоянно намекал на какие-то туманные «обстоятельства», указывал взглядом на сарай, закатывал глаза и снова охал.
Наталья досадовала, что ей пришлось проделать такой длинный путь из штаба фронта, чтобы теперь вот уже битых несколько часов сидеть без дела и наблюдать, как перешептываются Васюков и ее шофер, сержант Бородюк. Чем свет ее сегодня подняли телефонным звонком, и строгий голос начальника Управления контрразведки приказал немедленно прибыть в распоряжение майора Туманова.
Как ни протестовали ее непосредственные начальники, Смерш держался неумолимо: случилось ЧП, нужен квалифицированный переводчик. А кто лучший? Да Голицына, конечно, — вот и гоните ее сюда. Спешили, торопились, чуть машину не покалечили, попав в воронку, а оказывается, главное ЧП ожидало их впереди — пока все они собирались, немка сбежала.
Наталья еще раз повертела в руках рисунок — особым талантом горе-художник из Смерша не отличался. Трудно представить, как можно по такой картинке узнать живого человека… В общем, немка как немка, конечно. Ну, молодая, ну, в черной форме — но какая-то мрачная очень… И зачем ей понадобилось гулять в тылу противника в немецком мундире, да еще среди бела дня? Самоубийца, что ли, или сумасшедшая?
Правда, если принять во внимание драматические жесты Васюкова, а также место, где развернулось ключевое действие, то есть сарай, о происшествии догадаться нетрудно: изголодавшийся по женской ласке капитан решил вечерком пообщаться с немкой, как говорится, «на ощупь». И пообщался…
Всматриваясь в лицо немки на портрете, Наталья не могла отделаться от ощущения, что где-то она уже видела его, и ей казалось, что не однажды. Интуитивно это впечатление связывалось у нее с чем-то светлым, счастливым, дорогим, но она никак не могла уловить, что же ей напоминал этот лик, или кого. Что-то вертелось в мозгу, на языке, в душе, что-то готовое вот-вот обрести ясность очертаний, но нет — срывалось и безнадежно исчезало вновь.
«Но в самом деле, что она далась, эта эсэсовка! — рассердилась на себя Наталья. — Поймают, тогда и поговорим. Пойти посмотреть что ли, где она его соблазнила? От скуки».
Поднявшись с ящика, Наталья подошла к сараю. Открыла скрипучую дверь: сено, дощатые стены — больше ничего. Ничего особенного. Только воздух… Сам воздух пахнул на нее чем-то прекрасным и волнующим, тем, что таилось в запахе помятой травы, в увядших ромашках и васильках, — словно какой-то образ остался здесь, и жил, струился, шептал.
Покачнувшись, Наталья невольно закрыла глаза и прислонилась
— Эй, Бородюк, — позвала она шофера, — я пойду в лес, пройдусь немного. Голова болит.
— Да что Вы, товарищ старший лейтенант, — вскинул голову Васюков, копавшийся в вещмешке. — Как можно? Там же немцев — пруд пруди. Как же Вы одна-то?
— Не беспокойтесь, Васюков, — остановила его Наталья, — я тут, недалеко, вокруг поляны обойду. Ягоды посмотрю, грибы. А немцы… Что немцы… Они наверняка давно ушли. Что ж они все вокруг одного хутора крутятся? Поняли, что их обнаружили, и ушли подальше в глушь, день пересидеть. Так что в лесу теперь, похоже, больше наших, чем немцев.
— Вы хоть автомат возьмите, Наталья Григорьевна, — предложил ей Бородюк.
— Зачем? легкомысленно отмахнулась она. — Вы же рядом. Я лучше лукошко возьму, — и, подхватив валявшуюся за порогом пустую корзину, быстрым шагом направилась к лесу.
Несмотря на то что стояла середина сентября, днем было еще тепло. В лесу — полно черники и, пробираясь сквозь россыпи сизоватых сладких ягод, Наталья углубилась в воспоминания о том, как когда-то в детстве, на даче под Ленинградом, они всей семьей ходили осенью по ягоды и грибы.
Впереди что-то хрустнуло. Похоже, старая ветка. Наталья подняла голову и обомлела: прямо перед ней, в двух шагах, за массивным раскидистым деревом мелькнули немецкие мундиры, послышалось лязганье автомата.
Наталья отступила, намереваясь закричать, позвать на помощь Васюкова и Бородюка, но, оглянувшись, увидела позади себя только стоящий темной стеной лес — ни тропинки, ни дорожки. Увлекшись воспоминаниями, она не заметила, как ушла далеко от хутора и заблудилась. Пустая корзина выпала из ее рук — все тело девушки буквально онемело от страха. Руки и ноги отказывались шевелиться. «Вот и конец», — отчаянно мелькнуло в голове. Бежать бы, но силы покинули ее. Она застыла, обреченно ожидая своей участи…
— Halt! Hende hoch! — немцы вышли из укрытия. Их оказалось двое: мужчина и женщина. Оба в черной эсэсовской форме, изрядно испачканной и потрепанной. Мужчина — серьезно ранен. Его рубашка и мундир запачканы кровью, голова перевязана окровавленным, потемневшим бинтом. Он опирался спиной на ствол дерева, но в руках крепко сжимал автомат, который направил прямо на Наталью.
Женщина — невысокая, худенькая, с бледным, сильно осунувшимся лицом и короной темных волос, убранных косой на затылке, — стояла за его спиной и, как показалось Наталье, с сочувствием смотрела на нее. И снова что-то знакомое почудилось девушке в ее взгляде.