Месть в три хода
Шрифт:
– Это была довольно странная история.
– Обожаю странные истории.
Херувим задумчиво повертел в пальцах стакан с пивом.
– Ты имеешь представление о шизоанализе?
– Насколько я помню, это направление современной французской философии, прославляющее мир желаний и приравнивающее его к сфере специфического шизофренического опыта, нетождественного клиническим формам шизофрении. "Состоявшимися шизофрениками" считаются философы и писатели, перешедшие предел, удерживающий производство желания на периферии общественного производства и тем самым делающие один вид производства тождественным
Игорь посмотрел на меня с легким удивлением.
– Если честно, ты сама поняла то, что сейчас сказала?
– Если честно, то нет. Даже сами философы далеко не всегда понимают собственные идеи, только они в этом не признаются. Если хочешь выглядеть недосягаемо умным, стань философом и произноси как можно больше непонятных слов и туманных фраз. А какое отношение к проигрышу в карты имеет шизоанализ?
– Самое непосредственное, – объяснил херувим. – Меня проиграл Беару некий Стив Рыгайло. Возможно, ты слышала это имя. Оно довольно известное в художественных кругах. Стив – шизоаналитический художник-деконструктивист.
– Отличное словосочетание, – восхитилась я. – Надо будет его запомнить, на случай, если мне вдруг захочется блеснуть эрудицией. А чем, интересно, занимаются шизоаналитические деконструктивисты?
Игорь вздохнул.
– Стив утверждает, что он, гуляя в чистом поле собственных претензий и возможностей, превращает самореферентную метанарративную культуру с четкими идентификациями в детерриализированные культурные телесности.
– С ума сойти, – оценила я. – Ты сам-то понял, что сказанул? В частности, что такое детерриализированные культурные телесности?
– Лучше спроси об этом у Стива, если когда-нибудь встретишься с ним. Думаю, он и сам этого толком не понимал. Когда Рыгайло не произносил непонятные слова и не малевал кистью по холсту, он пил, скандалил и трахал все, что движется, включая мужчин и резиновых кукол. Я был его натурщиком.
– Только натурщиком?
На щеках блондина выступил румянец.
– Больше, чем натурщиком. Мы были любовниками. Кстати, используя меня в качестве модели, Стив рисовал исключительно мой пупок. Только пупок на буром, зеленом или фиолетовом фоне. Он говорил, что пупок – символ вселенской пустоты, а демонстрация многократно кодированной пустоты и подчеркнутое отсутствие смысла – фирменный знак шизоаналитической эстетики. Я всегда подозревал, что Рыгайло попросту не способен изобразить что-либо более сложное.
– Я вижу, у тебя была интересная жизнь.
– Я бы предпочел, чтобы она была чуть менее интересной. Я страшно рад, что Стив проиграл меня Беару. С Ивом я живу как у Христа за пазухой.
– А как Стив тебя проиграл?
– В Париже проходила международная выставка "Концептуальный Шизоарт и генеалогия власти". Рыгайло привез на нее пару десятков картин с изображениями моих пупков, а заодно прихватил и модель, то есть меня. В часы работы выставки я, одетый в набедренную повязку из рваной мешковины стоял в раме рядом с картинами Стива. Мой пупок был обведен тремя черными кругами, символизирующими цинизм, садизм и анархизм, а на шее у меня висела табличка с надписью:
"Шизофрения как высшая форма безумия предстает главным освободительным началом для личности и главным революционным началом для общества."
В
Рыгайло стал насмехаться над Ивом из-за того, что тот – натурал и заявил, что высшее достоинство духа – это способность бескорыстного и непредвзятого постижения предметов в их собственном бытии. Иначе говоря, мужик, не трахнувший другого мужика – трусливый и немощный духом козел, не способный к ассимиляции вечных и абсолютных ценностей.
В доказательство своих слов Стив заставил меня раздеться и указал на мой пупок, заявив, что в пустоте сего божественного углубления скрыто трансцендентное осознание экзистенциальной свободы.
Не знаю, понял ли его Ив, потому что говорил Рыгайло по-русски, а его слова переводил пьяный писатель-неофашист, но дело кончилось партией в покер. Стив поставил меня против яхты Беара и проиграл. Так я перешел в собственность Ива.
– Но ведь ты не вещь. Разве ты не мог отказаться?
– Мог, наверное, – пожал плечами Игорь. – Только зачем? Если бы ты хоть раз увидела Рыгайло, ты бы меня поняла. У Ива есть свои причуды, но, в сущности, он отличный парень. Я стал его первым любовником. Он заботится обо мне, дарит дорогие подарки, оформил мне вид на жительство. С ним я наслаждаюсь жизнью – а что еще надо для счастья?
– А с женщинами Беар продолжает встречаться?
– Разумеется. В отличие от меня, он бисексуал.
– И ты не ревнуешь?
– Ревновать? Зачем? Женщины приходят и уходят, а я остаюсь. На них надо жениться, на них приходится тратить кучу денег, они хотят детей, а Иву все эти удовольствия ни к чему. Он ищет новизны и наслаждения, а я – его защита от навязчивости дам. В любой момент он может объяснить любовнице, что не может на ней жениться, ибо живет с мужчиной.
– Неплохо придумано, – оценила я.
Костромин улыбнулся.
– Теперь я задам тебе вопрос. Как ты меня нашла?
– Чисто случайно. Увидела из окна машины, когда ты переходил дорогу у отеля "Негреско", и проследила до этой виллы.
– Не чаял, что нам доведется встретиться.
– Для меня это тоже оказалось полной неожиданностью. Кстати, прежде, чем прийти сюда, я наблюдала за виллой со склона холма и случайно подсмотрела, как ты прыгал у бассейна в костюме черта с красными рожками.
– О, Господи! – лицо Игоря снова залилось краской. – Ты всевидела?
Я покачала головой.
– Как только ты прыгнул в бассейн, я сделала перерыв на ленч. Кстати, костюм у тебя был просто роскошный.
– Роскошный? – удивился Костромин. – По-моему, самый обычный. На любом маскараде ты встретишь сотню ряженых дьяволов. Чем он тебе так понравился?
– Зеркальными стеклами, вставленными в прорези для глаз, – объяснила я. – Ничего подобного я раньше не видела. Отражающийся в них свет напоминает отблески адских костров. Я даже подумала, что было бы неплохо приобрести такой же прикид. Этой зимой я собираюсь съездить на карнавал на Тенерифе. Где ты его купил?