Месть. Все включено
Шрифт:
– Да вот, бомжа нашли. Забирать?
Изобразив самый невинный вид, на какой он только оказался способен, Атасов переминался с ноги на ногу.
– На х… он сдался?
– Тогда куда его?
– А, пускай валит отсюда.
– Слышал, дядя? Вали давай, в темпе вальса.
В углу лежала авоська с пустыми бутылками, которую Атасову припекло прихватить.
– Можно я возьму? – попросил он, протягивая руку к авоське. – Это мое.
– Забирай и вали, дядя. И, чтобы духу твоего тут не было! Просек?!
– А куда ж мне идти, хлопцы? – набрался наглости Атасов.
– А куда,
– И пить, кстати, бросай, дядя. Вон, хату уже пропил, – добавил более молодой.
«Что мне не требуется подделывать, так это мешки под глазами и синий нос», – отметил Атасов не без гордости, но с оттенком грусти. И вспомнил свой голубой берет, который он когда-то носил, и который в те далекие времена котировался неизмеримо выше крапового. Если краповый тогда уже изобрели… Последнее, кстати, вызывало определенные сомнения.
Прихрамывая, он вышел из парадного в сопровождении милиционеров, насчитав во дворе два серо-синих милицейских «уазика», три джипа «Тойота» и «Волгу» с номерами КИМ. У машин сновали милиционеры. Атасов отошел от подъезда метров на десять, мелодично позвякивая бутылками, когда во двор въехала темно-зеленая труповозка на базе грузопассажирского микроавтобуса «УАЗ».
Он завернул за угол и осмотрелся. Пирожок фирмы «Европа Саттелит Сервис» преспокойно стоял на тротуаре. Атасов медленно проплыл мимо, пока не очутился в соседнем дворе. Машина была вне досягаемости, ключи он оставил в куртке, куртку в подвале за трубой. Вместе с кассетой.
Продолжая позвякивать бутылками, Атасов побрел вдоль Воздухофлотского проспекта вниз, к проспекту Победы, не привлекая внимания прохожих, которые уже успели привыкнуть к бомжам, как неизменному атрибуту современной капиталистической действительности. Атасов не знал, как насчет проспекта Победы, но готов был поручиться за то, что ни в 1944 году, когда шоссе Героев Стратосферы переименовывали в Воздухофлотское, ни, тем более в 1963-м, года слово шоссе заменили словом проспект, никаких бомжей, на которых смотрят сквозь пальцы, в Киеве не было. Зато в стране был многочисленный воздушный флот.
Глава 14
«ЖАРКИЙ» ПОЛДЕНЬ В КРЫМУ
Весна в Крыму наступает быстро, как какая-нибудь кочевая орда, словно конная армия скифов, сарматов или монголов, устремившихся в опустошительный рейд налегке по тылам неповоротливого противника. Крымская весна как волна, накатывает, и с шипением отступает. Не успеешь ей как следует насладиться, а южные ветры уже несут жаркое дыхание средиземноморских просторов. На крыльях этих ветров приходит долгое крымское лето. Море окрашивается лазурью и становится теплым, как парное молоко. Еще недавно пустынные пляжи усеивают шезлонги и надувные матрасы, сосновые топчаны, а то и обыкновенные вафельные полотенца, небрежно брошенные на гальку. А поверх всех этих, чрезвычайно полезных на курорте предметов – говеющие под солнцем тела. Сотни тел, тысячи. Они густо покрывают берега, напоминая издали стадо морских слонов на лежбище. Их больше, чем пингвинов в Антарктиде, и чтобы протолкнуться к воде, надо основательно расстараться.
– А припекает, в натуре, конкретно, – сказал Протасов, смахивая пот со лба. Бортовые часы показывали без четверти полдень.
– Со-солнце в зените, что ты хочешь? – пробормотал из-за руля Армеец.
– Март на дворе! – возразил Протасов. Вопреки ранней весне солнце жалило немилосердно. Эдик пожал плечами:
– Мы в К-крыму, дружище.
– Ну и фиг с того?! Крым, по-твоему, что, в Африке?
– Про по-потепление климата с-слыхал? В ми-мировом масштабе? Вот, ре-результаты на лицо.
– Не знаю я, блин, никакого гребаного потепления! – Протасов распахнул бардачок. – Е-мое, пацаны?! Где мои капли, в натуре? Вовчик?! Ты, блин, закрысил?
– Я не брал, зема, – немедленно открестился Волына. – По-любому. Чтоб я сдох.
– Сдохнешь, – пообещал Протасов, потроша отделение для перчаток. – Ох, парилка. Долбанная на хрен жарища! Эдик, блин?! Ну, какого буя, в натуре, ты тачку без кондиционера взял?
– В Крыму природа у-у-уникальная, – тоном учителя сказал Армеец, пропуская упреки мимо ушей.
– Что ты мне баки заливаешь природой своей фиговой? – отмахнулся Валерий, и, согнувшись в три погибели, полез под сидение.
– Не достаю ни хрена! – пропыхтел Протасов через минуту. – Вовчик, а ну, сзади пошарь.
– Я шарю, зема.
– Да ни хрена ты не шаришь, мудозвон!
– Так что там с природой, Эдик? – спросил Протасов, занимавший место позади водителя. – Отчего это она в Крыму уникальная?
– Г-главная гряда Крымских г-гор, – начал Армеец, – как щит прикрывает п-побережье с севера. И хо-хотя полуостров располагается на полпути, образно говоря, ме-между Северным полюсом и э-экватором, его по-почвенно-климатические условия б-близки средиземноморским. То есть, с-субтропическим.
– Грамотный ты, штрих. – Протасов покончил с поисками, не добившись желаемых результатов. – Умный, блин, до жути. Красиво мозги компостируешь. А, Вован? Складно пацан тралялякает, в натуре?
– По-любому. Чистый профессор.
– Во-во, Склифосовский.
– Такому сказочнику на тюрьме лафа. По-любому. Всех делов: знай, письма на волю всему кагалу строчи, и будешь жить, как у Бога за пазухой.
– Однозначно. Под трафарет, блин.
– Ти-типун тебе на язык. – Сняв правую руку с баранки, Эдик покрутил у виска. – Кретин. Даже два кретина. Это по вам тюрьма плачет.
– Я в тюрьму не хочу, – отмахнулся Протасов. – Я там никого не знаю.
– Раньше так про армию шутили, – заметил Планшетов.
– А какая разница? – удивился Валерий. – Принципиальная, а? На зоне колючка. И в армии колючка. В армии жрачка фуфло. И на тюрьме баланда. Там шконки и там. Даром что койками называются. Там раз, два и в рожу. И там, значит, похоже.
– Ва-валерка с-стихами заговорил!
– А ты думал, е-мое!
– П-поэт.
– Такому поэту – говна карету, – сказал Вовчик. Протасов заиграл желваками.