Месть
Шрифт:
Носила сына в ясли, с утра убирала клуб и библиотеку, потом управлялась дома.
Как-то в конце зимы, когда за окнами, словно наверстывая упущенное, разгулялась метель, зашла Фитевка. "Вот что, Иринка, - сказала она повелительным тоном хозяйки. - Освобождай комнату. Сын с невесткой едут. Два дня тебе на сборы. Еще ремонт нужно делать..."
Из рук Ирины выпал клубок и покатился к порогу, будто указывая дорогу.
За день она обошла весь Орявчик, спрашивала-переспрашивала о квартире. Там учителя поселились, там врачи, у одних
Фитевка в последний раз предупредила: "Не съедешь, пойду в милицию".
Ирина складывала пожитки, не зная, куда их перенести или перевезти. Еще ночь, и нужно куда-то перебраться. Куда?
И тут нежданно заявился Кривенко. Давно не приходил. Будто нарочно ждал этой минуты, а дождавшись - не радовался, не улыбался, сидел тихо, словно боялся напугать Ирину. Наконец решился: "Слышал я, Иринка, тебе жить негде. Сама знаешь, я мать схоронил. Комната пустует. Можешь занять ту, что с выходом на улицу. Отдельная. Вот ключ..."
Ирине не спалось. Что скажут люди, если она переберется к Павлу? Как воспримет эту весть Дмитрий? Что делать? И идти некуда. Война забрала у нее родителей, наделила сиротством. У Дмитрия мать умерла, когда ему еще и года не исполнилось, воспитывался в детском доме. Они поженились, как только он закончил шоферские курсы и приехал в колхоз. Фитевка с радостью пустила их на квартиру. "И копейка не лишняя, и веселее будет". Теперь выгоняет. Почему? Сын с невесткой приедут или хочет избавиться от квартирантки? А зачем сыну ехать в Орявчик? Живет в городе, там у него квартира. И работа, какую в селе не найдет ни себе, ни жене. Оба работают в институте. Но это их дело: ехать в Орявчик или нет. А комнату нужно освобождать.
– Третьи петухи застали меня на ногах, - рассказывала Ирина Наталье Филипповне. - Я разбирала кровать, поливала ее слезами и поглядывала, не проснулся ли Митя. Но, видно, набегались, натрудились за день ножонки, и сын сладко спал. Взялась переносить вещи...
Как-то Кривенко, вернувшись из города, сказал: "Не повезло тебе, Ирина, в жизни. Не повезло... Вот ты убиваешься по Дмитрию, сохнешь. А его нет... Нет - и все. Мне больно говорить, но ты должна знать правду: Дмитрия застрелили во время побега из колонии. Не подчинился оклику конвоира: "Стой! Стреляю!" И вот..."
Ирина почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Кривенко долго рассказывал, как встретился в Синевце с человеком, который отбывал наказание вместе с Дмитрием, и тот сказал: "Передайте жене, что Балагур убит".
Павел убеждал: "Ты же видишь, давно не пишет..."
Как мог, уговаривал Ирину. И она смирилась со своей долей. А слезы, они еще никому не помогали. Казалось, все выплакала. В Орявчике только и разговоров было, что о гибели Дмитрия Балагура. Нашлись и утешительницы: "Не убивайся, Иринка, такая уж судьба". Кто-то даже сказал: "Тебе и с Павлом не плохо будет. Он тебя любит".
И все же Ирина не хотела верить
Павел застал Ирину на автобусной остановке. Уговорил не ехать в райцентр, не тащить с собой сына. "Я сам все выясню. Отыщу адвоката, который защищал Дмитрия в суде, и попрошу его написать в исправительно-трудовую колонию запрос: что случилось с твоим Балагуром".
Оставшись дома, Ирина выстирала Павлу белье, которое валялось в углу небольшой веранды. Павел приехал последним автобусом, войдя в дом, сразу заметил, что в нем похозяйничали женские руки.
"Адвокат, Ирина, был на судебном заседании, пришлось ждать". Достал из кармана копию письма, адресованного начальнику исправительно-трудовой колонии. В нем сообщалось, когда и за что судили Дмитрия Балагура, и спрашивалось, почему его не отпустили домой - срок лишения свободы прошел. Где Балагур? Что с ним?
Ответ должен был прийти в Орявчик на имя Ирины Лукашук.
"Три рубля заплатил адвокату", - сказал Павел и добавил, что письмо сам отправил из райцентра, чтоб скорее дошло.
Ирина принялась искать деньги, чтобы отдать Павлу. "Не нужно, - замахал он руками. - Ты вон сколько мне настирала, нагладила. Сам не знаю, как тебя благодарить".
Прошло полгода, а на письмо-запрос ответа не было.
"Павел просто-напросто разорвал первый экземпляр запроса и выбросил в урну", - подумала Кушнирчук.
Прав был Кривенко - слезами горю не поможешь. Бесконечной печалью тоже. "Нет и не будет Дмитрия. Что делать? Как быть?" И Ирина опять лила слезы, опять кручинилась. Высохла от горя.
Через полгода Кривенко прорубил дверь из своей комнаты в комнату Ирины. Она не перечила. Отдалась на милость судьбы, как оторванная ветка течению воды. Орявчик постепенно как бы и забыл Балагура, смотрел на Павла и Ирину как на счастливую семью. Только сын спрашивал: "Где папа?" И Ирина не знала, что ему ответить. Ведь раньше говорила: "Он далеко, сынок, в море". "Папа - моряк?" Ирина кивала головой. "А дети говорят: я безотцовщина". "Неправда". - "Когда же он придет?" - "Море широкое, синее и далекое. Скоро вернется".
Утешала сына, а в мыслях укоряла себя: "Зачем обман? Пока Митя маленький - не понимает. Но ведь вырастет, как тогда все объясню?.."
Потом Кривенко послали на курсы при сельскохозяйственном институте. А Ирина родила дочку. Павел отпросился домой. "Дров я нарубил, молоко будет приносить Фитевка, режь кур и переживешь-перетрясешь зиму без меня, говорил прощаясь. - А ты, шпингалет, - дернул за ухо Митю, - чтобы слушал мать, нянчил сестренку. Может, гостинец и заслужишь".
Спустя какое-то время - Ирина как раз пошла к фельдшеру: Марьянка простудилась, кашляла - в дверь к Кривенко постучали. "Заходите!" - крикнул Митя, который домовничал и невыносимо скучал, сидя в хате.