Месть
Шрифт:
— Не шуми, — сказала она, — иди прямо в столовую.
Он сорвал с шеи галстук и швырнул его на диван.
— Где дети? — спросил он.
Его жена вышла из кухни в облегавших ее широкие бедра джинсах и в свитере, обтягивавшем ее зад и свободно лежащем на плечах, открывая шею. Она несла в столовую огромное блюдо с жареным мясом и жареной картошкой.
— Это сюрприз, — объявила она. — Я подумала, что будет просто чудесно, если мы пообедаем вдвоем, и отослала детей к моей маме.
Он уставился на нее и рыгнул,
— Я ужасно плохо себя чувствую. Живот болит, да еще эта отрыжка.
— Ты заболел, да? Посмотри на себя. У тебя, наверное, камни в желчном пузыре. А сейчас у тебя приступ. У твоего отца тоже были камни, и он страдал отрыжкой. Я сейчас поищу маалокс.
— Да перестань ты, Христа ради. Нет у меня никаких камней. Нет у меня никакой язвы. Я сыт всем этим по горло. Почему ты ничего не понимаешь? Я сыт, вот! — Он провел ребром ладони по горлу.
Она состроила расстроенную гримасу и поставила блюдо на стол, глядя на него с разочарованием. Она так старалась, а у него припадок плохого настроения.
— Ну, хочешь, мы поговорим об этом?
— Шэрон…
Она стояла и смотрела, как он подошел к дивану и рухнул на него.
— Может быть, ты все-таки поешь, — сказала она, глядя на стол и стоящую на нем еду.
— Шэрон…
— Может быть, ты хочешь пива. У нас в холодильнике целых шесть банок. Хочешь, я принесу тебе пива, ты выпьешь, успокоишься, а потом я все это разогрею и мы пообедаем позже.
— Шэрон, я не хочу пива. Я не хочу маалокса. У меня нет камней в желчном пузыре. Я хочу домой, говорю тебе об этом в последний раз. Я хочу назад, в Омаху.
Она упала в одно из стоящих в столовой кресел и посмотрела на него.
— Брюс, мы же говорили с тобой об этом всю прошлую ночь. Томми приняли на подготовительное отделение университета в Лос-Анджелесе. Он так тяжело трудился. Для него это дороже жизни. Если мы уедем в Небраску, ему придется платить за учебу больше, как приезжему из другого штата. Такой платы мы просто не потянем. Нам не хватит денег, сэкономленных на том, что ему не надо учиться в колледже. Наши финансы висят на волоске.
Его рот был полуоткрыт, и челюсть почти что лежала на груди. Ноги безвольно вытянуты вперед, он вообще как-то неуклюже развалился на диване, все еще держа руку на животе. Он посмотрел на нее, сверля ее взглядом.
— Ты говоришь, что на этой несчастной работе я зарабатываю слишком мало денег, чтобы даже послать сына учиться в колледж?
— Брюс, пожалуйста, не надо. Ты много работаешь. Ты делаешь очень важную и нужную работу, работу, которую ты всегда любил. Но подумай о Томми. Ты разобьешь ему жизнь, если отнимешь у него возможность учебы и настоишь на нашем переезде.
Он встал и начал мерить шагами маленькую комнату.
— Ты что, правда хочешь, чтобы наш сын учился здесь? Ты хоть знаешь, что происходило в Лос-Анджелесе?
— Беспорядки бывают везде. Ты просто ищешь себе оправданий. Так ведь, Брюс? Ты всегда начинаешь эту волынку, когда у тебя плохо идут дела. Что-нибудь опять не так с делом старушки Оуэн?
Он вцепился руками в свои волосы.
— Да, дело касается женщины, но не Этель Оуэн. Эта женщина…
Шэрон побледнела.
— У тебя роман? И в этом все дело?
Он проигнорировал ее вопрос и продолжил расхаживать по комнате, разговаривая словно с самим собой.
— Мы можем продать дом. В Омахе цены на недвижимость гораздо ниже, чем здесь. Я вернусь на старую работу, а через шесть месяцев я, может быть, получу повышение. Может, учитывая мой опыт, меня сделают капитаном или даже поставят исполнять обязанности шерифа. Там нет таких проблем, как здесь — наркотики, банды, организованная преступность, всеобщая коррупция, смог.
На кухне зазвонил телефон. Она оставила его одного расхаживать по комнате и побежала к трубке. Вернувшись, тихо сказала:
— Это тебя. Из тюрьмы.
— Говорит заместитель начальника тюрьмы графства Вентура Кларк. Мне очень неловко беспокоить вас дома, но заключенный Бенни Ньевес совершенно обезумел. Он бросается на охрану, кричит, что ему надо поговорить с вами и что вы перестреляете всех нас, если мы не позвоним вам. Я уже хотел отправить его в медчасть, чтобы его там чем-нибудь успокоили. Или посадим его в карцер.
Шэрон стояла рядом с ним, тупо уставившись ему в лицо. Он отвернулся.
— Ничего не предпринимайте, — приказал он в трубку, — отделите его от других заключенных и постарайтесь успокоить до моего приезда. Если вы этого не сделаете, я научу вас работать как следует, вам все ясно?
— Ты собираешься уходить? Ты даже не попробуешь тот прекрасный обед, который я приготовила для нас двоих? — На ее глаза навернулись слезы, она всхлипнула. — Я трудилась над ним весь день. Я думала, что хоть раз у нас с тобой будет романтический обед.
— Слушай, Шэрон, у меня осталось несколько повисших дел. Осталось несколько дел, которые мне надо довести до ума. А потом я кладу им заявление об увольнении, и мы уезжаем отсюда.
Всхлипывания прекратились, она упрямо смотрела ему в глаза.
— Ты мне так и не ответил. У тебя что, роман? Все это из-за женщины? Скажи мне. Я должна знать.
Он направился к двери. Шэрон, не отставая, следовала за ним. Он обернулся и посмотрел ей в лицо.
— У меня нет ни с кем никакого романа, понятно? Да, вся эта канитель из-за одной женщины, но тебе необязательно об этом знать, поверь мне. — Он открыл дверь и вышел, забыв закрыть ее за собой. По дороге ему снова попал под ноги скейтборд. Он пинком отправил его на соседский участок.