Мести не будет
Шрифт:
Лекса подхватывал ложкой галушки не спеша. Каждую осматривал со всех сторон, словно ожидая подвоха от неряхи шинкаря, а потом отправлял в рот. Вспомнив, какую вкуснятину почти из ничего мог сотворить сам великан, студиозус только посочувствовал. Хотя в глубине души шевельнулась непрошеным червячком насмешка. Мол, захотелось путешествий, приключений, походной жизни? Кушай, не обляпайся. Сам к нам прибился, за рукав никто не тянул. Ладно, мы люди подневольные. Кто-то сурового наказания избежал, вступив в отряд пана Шпары, а кто и вообще позорной смерти. Впрочем,
Опухший, перекошенный на одну сторону пан Бутля не ел. Похлебал чуть-чуть юшки от щей и отложил ложку. Видно, зуб допек окончательно. Очень даже может быть. Хуже зубной боли только боль в простуженном ухе.
И Ендрек решился:
— Хорошо, пан Юржик. Пошли полечу.
— А? Правда? — не поверил своим ушам шляхтич. — А куда пойдем-то?
— Д-да хоть наверх, — сказал Шпара, который все слышал и все подмечал. — Сейчас у шинкаря п-попросим комнату.
— Наверх так наверх, — согласился Ендрек. — Только...
— Что «только»? — испугался Юржик.
— Я голыми руками лечить не умею. Клещи нужны. Горелки хоть полчарки.
— Горелки — это хорошо! — оживился пан Бутля. — Когда я от горелки отказывался? А клещи... Может, без клещей, а? Я слыхал, зубы бечевкой дергают. Главное намотать покрепче...
— Нельзя без клещей, — отрезал медикус. — Передний зуб я бы тебе бечевкой еще выдернул. А у тебя ж задний?
Пан Юржик полез в рот коротким толстым пальцем. Поковырялся, кивнул:
— Задний. Третий сзади. Ох, и болит, зараза. Ненавижу...
— Д-добро, — подвел итог пан Войцек. — Идите наверх лечиться. Мы с Лексой еще п-посидим. Или помощь н-н-нужна? Подержать там?
— Обижаешь, пан Войцек! — возмутился Бутля. — Я тебе что, Гредзик какой? Мне деревяшку в руки дай, чтоб вцепился, когда боль припрет, и хватит. Вырываться не стану.
— В-вот и славно.
Подоспевший на зов шинкарь так и светился от радости, что нашел повод увильнуть от шумного разговора с женой. Вопрос о клещах озадачил его, но ненадолго. Лицо хозяина «Свиной ножки» озарилось пониманием. Он закивал, выбежал из общей залы и вскоре вернулся со здоровенными ковочными клещами. Торжественно водрузил их на стол. Смахнул рукавом приставшую соломенную труху:
— Во! Годятся?
Ендрек с сомнением оглядел грозное орудие. Потом перевел глаза на пана Юржика. А влезут ли клещи шляхтичу в рот? А если и влезут, таким чудовищем запросто можно челюсть своротить, или губы порвать, или... да мало ли что еще? Одно дело головки ухналей обкусывать или края копыт ровнять, а совсем другое живого человека лечить.
Пан Юржик, видать, сам о том же подумал. Побелел, вцепился в край стола:
— А может, лучше все-таки бечевкой?
— Ты это... Того-этого... не того... — пробормотал Лекса, слегка отодвигаясь вместе с лавкой.
— Н-н-ничего, — коротко бросил Войцек. — Влезут.
— Н-ну, вы и звери, — от волнения
— Н-не дразнись, — немедленно откликнулся пан Шпара. — А то края зубов рашпилем п-подравняем.
Юржик затравленно огляделся по сторонам.
— Так, может, пойдем цирюльника поищем? — не преминул воспользоваться его слабостью Ендрек.
— Нет! — Пан Бутля хлопнул ладонью по столешнице. Видно было, что решился. Решился окончательно и бесповоротно. — Идем.
Сопровождаемые шинкарем, который прижимал к пухлому боку бутыль с горелкой, они поднялись наверх по скрипучей лестнице. Клещи Ендрек нес двумя руками, сам еще толком не осознавая, как же воспользуется ими.
Комната оказалась столь же неприглядной, как и все в «Свиной ножке». Пыль — даже на открытых местах (о том, что делается под кроватями, страшно было подумать), паутина по углам, в матрацах наверняка свили гнезда сотни клопов. Вдобавок через перекошенный ставень немилосердно сквозило. В общем, гостиница ничем не лучше и не хуже десятков и сотен своих близняшек, усыпавших прилужанские тракты.
Шинкарь плеснул горелки полную чарку, подставил ладонь под медный грош. Развернулся и ушел, оставив постояльцам тускло чадящую лучину.
— Ну что, пан Юржик, открывай рот. — Ендрек вытащил из своего мешка чистую, по сравнению с окружающим свинством конечно, тряпочку, обмакнул ее в горелку.
Пан Бутля судорожно сглотнул:
— Не переводи добро. Дай глотну лучше. Для храбрости.
— Глотнешь, пан Юржик. Непременно глотнешь! — Ендрек не кривил душой. Он свято верил однажды услышанному наставлению профессора Иеронимуса Мюнца, старого брюзги с вечно сизым носом и волосатыми ушами, что горелка убивает вредоносную заразу, вызывающую воспаление и гниль в ранах. С той поры он не раз убеждался в правоте ученого лекаря и старался при всяком удобном случае его словам следовать. — Только после, чтоб рану прижечь.
— После так после. — Пан Бутля перед лицом грядущего лечения стал покладистым до приторности. — А все же, как по мне... — Он не договорил, махнул рукой.
Тем временем Ендрек тщательно протер клещи, не уставая поражаться их размерам. Да, пану Юржику предстояло серьезное испытание. Неумелые зубодеры — а к умелым студиозус не смог бы себя отнести, даже собрав воедино все отпущенное ему Господом самомнение: ведь он приступал к удалению зуба впервые в жизни, — случалось, ломали челюсти пациентам, выдирая вместе с корнями зуба осколки кости.
— Все. Помоги Господь! — Ендрек сотворил знамение, вознес короткую, но горячую молитву с просьбой наставить и укрепить. — Садись ближе к лучине, пан Юржик, и открывай рот.
— В руки дай чего-нибудь, — попросил больной.
— Чего ж я тебе дам? — пожал плечами медикус. — Ну, возьми хоть, вон, табуретку.
— Табуретку нельзя. Ты же ею по ребрам и получишь. А мне не резон лекаря калечить. — Несмотря на мертвенную бледность, чувство юмора не оставило шляхтича окончательно.
— Тогда не знаю. Ты рот давай открывай...