Мести не будет
Шрифт:
— А после, — голос Меченого стал жестким, — п-после мне и моим лю-юдям казну доверили. Вези, мол, п-п-пан сотник, в Искорост, спасай державу.
Слепец содрогался всем телом, словно в беззвучных рыданиях.
— Т-т-там ты был, п-пан Зджислав, и его преподобие Бо-бо-богумил Годзелка. Помнишь ли?
— Помилосердствуйте, панове. Я же все сказал. Как на исповеди признался... Отпустите душу на покаяние... — Бывший подскарбий заскулил как побитый пес, завыл, пуская слюни на всклокоченную бороду, уронил голову на колени.
Пан Войцек в один шаг — благо теснота
— Ты на смерть н-нас... А! Чтоб тебе пусто было! — Меченый разжал пальцы, махнул рукой. — Живи!
Повернулся к Хватану и Ендреку:
— Пусть его! Пошли отсюда!
Хватан с готовностью шагнул к двери, пожимая плечами, словно хотел сказать — вот видишь, я же предупреждал. Но Ендрек помедлил. Лечить душевнобольных его еще не учили — рано. Да и темное это дело — с чужой душой разбираться. Как говорится, чужая душа — потемки. Интересно, как бы Лекса эту пословицу вывернул? Но от студиозусов пятого года обучения, с которыми довелось как-то раз харчеваться за одним столом, он слышал, что если не лечить, то хоть поговорить с ними можно. Главное — подход найти. Вот в этом-то и заключается самая трудная трудность. Ведь у каждого больного свой норов. Даже у того, кто брюхом мается или сопли остановить не в силах. А уж у безумцев-то и подавно...
— Погоди, пан Войцек! — Студиозус отлепился от косяка. — Дай, я попробую поговорить с ним.
— Н-ну, пробуй, — недоверчиво повел усом Меченый.
Ендрек подошел поближе к пану Куфару, присел на корточки.
— Пан Зджислав, пан Зджислав...
— А? — Слепец поднял голову. — Ты кто? Кто ты?
— Лекарь я. Помочь тебе хочу.
— Лекарь? Ах, лекарь! Верни мои глазоньки, лекарь. Тяжко мне без них, худо. Света белого не видно. Все ночь да ночь... Если б еще не моя пани ясновельможная, совсем бы ума лишился.
Медикус заставил себя не обращать внимания на ехидный шепот Хватана за спиной.
— Где казна Прилужанского королевства? — мягко проговорил он. — Ведь не в Искорост ее отправили.
— А ты кто? — подозрительно проговорил Куфар. — Ты — Зьмитрок, я знаю! Изыди прочь! — голос его загремел, как у диакона.
— Я — не Зьмитрок. Я — лекарь.
— Ты лекарь? Врешь. Ты подсыл Зьмитроков. Ничего не скажу... Будет грозинчанин подскарбием без казны. Всем Прилужанам на смех!
— Я — не Зьмитрок. Я — не подсыл его, — терпеливо, как маленькому ребенку, объяснял Ендрек. — Я лекарь. А Зьмитрока нет уже в Прилужанах. Ни в Малых, ни в Великих...
— Ха! В Малых! Так ему князь Януш и позволит туда нос сунуть!
— Верно. Не позволит. Погонит поганой метлой...
— И сапогом кованым под зад! — весело подхватил слепой.
— И будет собаками травить до самой Луги!
— Захотелось супостатам Да нашей землицы. Удирали босиком До своей столицы!— Вот видишь, я — не подсыл Зьмитрока. Я — лекарь. Убедился?
—
— И я знаю пана Штюца! — с готовностью сознался Ендрек. — Он меня в Руттердахскую академию на учебу рекомендовал.
— Так ты, парень, наш? Лужичанин?
— Да!
— Из какого города?
— Из Выгова я. Коренной.
— Это плохо.
— Почему?
— Не люблю выговчан.
— Так я же с паном Войцеком Шпарой заодно. Казну прилужанскую в Искорост возил...
— Ха-ха-ха! — расхохотался Куфар. — Казну! В Искорост! Не казну вы возили, а свинец!
Стоящий тут же пан Шпара скрипнул зубами. Шрам на его щеке побелел.
— Тоже мне — новость! Мы и сами это узнали!
— А как у Переступы рожа-то скосилась!
Ендрек оглянулся на Хватана и Войцека. Подмигнул.
— У какого Переступы? Кто такой?
— Князя Зьмитрока Грозинецкого пес цепной.
— А он тут при чем? С какого боку-припеку?
— Ха-ха! Как это при чем! Я ж его за паном сотником богорадовским направил. И Мржека, колдуна проклятого, тоже. Вот потеха, думаю, будет. Войцек Шпара — воин знаменитый. На все Порубежье известный. Как схлестнутся с ротмистром Переступой, кто угадает — чья возьмет?
Пан Войцек едва не зарычал. Сдержался потому, что пришлось удерживаать Хватана, готового броситься на калеку с кулаками.
— А где ж истинная казна, настоящая?
— Ха! Так я и сказал! Нет, ты все-таки подсыл Зьмитрока! Раскусил я тебя...
— Да какой я подсыл? Просто любопытно! Я ж казну себе не заберу! На кой леший она мне?
— Все вы, подсылы, так говорите!
— Ой, ладно! Не хочешь, не говори! Да ты, пан Зджислав, и сам, верно, забыл, куда отправил казну. Ты лучше вот что скажи? Где митрополита Годзелку искать?
— Годзелку? Вот спросил! Его найдешь! Я и подскарбием был, а захоти его преподобие затихариться, вовек не нашел бы. Не знаю я, где пана Богумила найти. Не знаю.
— Эх, жаль! Мы бы ему про Мржека Сякеру рассказали бы и про пана Переступу, и про драгун грозинецких много чего... Ну, прощай, пан Зджислав!
Ендрек поднялся.
— До свиданья, моя милка, Моя черноока! С супостатом на войну Еду я далеко.Пан Куфар даже по колену захлопал ладонь, отбивая ритм.
— П-прощай, пан Зджислав, — скрипнул зубами Войцек. Развернулся на каблуках.
— Эй, служивые, погодите-ка, — вдруг окликнул их бывший подскарбий.
— Что, пан Зджислав? — как можно мягче спросил Ендрек.
— Да ничего. Понравились вы мне, служивые. Песни петь не мешали. Вот пани мою вельможную зря прогнали — она тоже мои песни любит. Бывало, слушает, слушает...
— Т-т-ты что-то сказать хотел, пан Зджислав, или так просто куражишься?
— Ишь ты! Обиделись мы! Словно не сотник боевой, а панночка на выданье!