Место для битвы
Шрифт:
Размышляя о разном, Понятко ни на миг не забывал обшаривать взглядом горизонт.
Пыль он заметил, когда отъехал от своих верст на десять. Пыли было много, и Понятко рисковать не стал: отъехал от дороги на пару стрелищ, уложил в траву лошадей и стал ждать. Была надежда, что это не воинский отряд, а мирный караван. Надежда не оправдалась. Печенеги.
Копченые шли нагло, без дозоров, растянувшись на полное стрелище. Сильный отряд. Сколько – в точности определить трудно: у каждого – заводная лошадь, а то и две. Но никак не меньше сотни копий. Варяга не
Двигались вороги не то чтобы очень быстро, но – рысью. И видно по передовым, что не просто прогуливаются, а четко идут по следу, оставленному варягами.
Но солнце уже садилось, так что, скорее всего, до варяжского лагеря им сегодня не добраться. Поэтому Понятко не стал мучить и без того утомленных коней, а выждал, пока степняки отойдут подальше, и пристроился им в хвост. Ехал открыто, по дороге. Разведчик не без основания полагал, что поднятая печенегами пыль скроет его от случайных взглядов.
Так и вышло.
Солнце еще не спряталось, когда степняки остановились на ночлег. Но Понятко и тут не стал торопиться. Дождался темноты, аккуратно, под ветер, подполз к печенежскому стану и долго слушал, о чем говорят. По-печенежски Понятко разумел так-сяк, но уловил, что печенеги идут за «кузарами», у которых «много-много золота».
Почему варягов сочли хузарами, разведчик не понял. Но «много-много золота» – это точно про них.
Выяснив главное, Понятко так же аккуратно отполз обратно. Даже в полной темноте он никогда не сбивался с направления.
Возвращался разведчик долго, поскольку предпочел объехать печенежский лагерь по большой дуге. Ночь была светлая, и лучше было состорожничать, чем навести степняков на своих: преследователей от преследуемых отделяло неполное поприще [19] .
Когда, по представлениям Понятки, до своих оставалось всего ничего, разведчик рискнул и вполголоса затянул песню. Он рассчитывал, что его услышит кто-нибудь из ночных дозорных и не даст проскочить мимо лагеря. И, опять-таки, стрелой бить не станет, что тоже немаловажно.
19
Дневной переход.
Расчет оправдался. Песенку еще издали услыхал Рагух и подал разведчику знак: мы тут.
Узнав, какие новости привез Понятко, хузарин тут же разбудил Серегу. Разведчик доложил обстановку, слопал вместе с костями печеную перепелку и улегся на Серегино место раньше, чем оно успело остыть. Через секунду он уже спал. А вот с Духарева сон как ветром сдуло.
Серега разбудил Устаха.
Друг выслушал новости, поскреб отросшую щетину на щеках…
– Ничего,– буркнул он.– Оторвемся.
Вообще-то в его словах был резон. Оторваться от погони они могли. Сменных лошадей в достатке, а выносливости варягам не занимать. Отливать с седла они за этот год научились не хуже прирожденных степняков. С другой
Все эти соображения Духарев высказал Устаху. Тому возразить было нечего. Но синеусый варяг все равно был настроен более оптимистично.
– Мало ли что там Понятке послышалось,– заявил он.– Да он двух слов по-печенежьи связать не может. «Хузары, золото…» Они только об этом и болтают. С чего он взял, что это наши хузары и наше золото? Может, они не за нашим золотом, а просто так идут. Может, они сами отстанут.
– Проснись! – сердито сказал Духарев.– Копченые идут по нашему следу. По нашему следу, за нашим золотом!
– Ты знаешь что-то, о чем не знаю я? – моментально сообразил Устах.
– Не то чтобы знаю, но могу предположить.
Серега пересказал другу свой кошмарный сон и заодно – то, что сообщил Машег про татуировку.
– Да-а…– протянул Устах.
К предчувствиям и видениям Духарева синеусый варяг относился даже серьезнее, чем сам Сергей. Оба уже имели возможность убедиться: дыма без огня не бывает.
– Коли так, то они точно не отстанут. Что думаешь, Рахуг? – обратился он к слушавшему их разговор хузарину.
– Думаю, это тот разбойник, что с лошадьми был. Тот, который утек. Про татуировку Машег верно сказал. Я, правда, на тех побитых ее не видал…
– Я видел,– вмешался Устах.– Точно, две лапки на грудях.
– Значит, так,– решил Духарев,– надо братву поднимать. Потолкуем кругом. Посовещаться надо.
– Всех поднимать? – спросил хузарин.– И раненых?
– Всех. Только Понятку не трогай. Пускай поспит немножко.
Их осталось двенадцать.
Шестеро – от Серегиного десятка. Он сам, двое хузар, Гололоб, Мисюрок, практически оправившийся от раны, да отсыпавшийся неподалеку Понятко.
От Устахова десятка тоже осталось полдюжины. Щербина, Шуйка, Клёст – прусс, получивший свое прозвище из-за неправильного прикуса (впрочем, это был его единственный физический дефект), Сирка Чекан и Вур, который из-за ранения пока мог считаться разве что за половину бойца.
Обгрызенный месяц взирал с небес на потрепанное воинство.
– Опять делиться будем? – спросил Гололоб.
– Нет,– ответил Духарев.– Мы поступим иначе.
Никто не спросил: как? Серега слышал дыхание своих парней и знал, что они возбуждены, но при этом внимательны и сосредоточены. Парни терпеливо ждали, пока вожак разродится спасительным предложением.