Место для нас
Шрифт:
Мальчики прерывают игру. Кто-то бежит к оставленным на скамье бутылкам с водой. Остальные садятся, наклоняются вперед и, тяжело дыша, опираются ладонями о колени. Амар подхватывает мяч, который почти укатился с площадки, и начинает бросать его в корзину. Старший Али остается стоять и смотрит в сторону садового стола. На нее. Она отводит глаза.
После звонка она не спеша бредет к мечети, где проходят занятия. Другие девочки торопятся, зная, что сейчас будут изучать Коран, а учителя арабского очень строги и пунктуальны. Хадия возится со своим шарфом, завязывает и развязывает узел, который кажется ей слишком
Игравшие в баскетбол мальчишки вваливаются в вестибюль, потные и веселые, шутливо толкаются и сбрасывают кроссовки, перед тем как побежать в класс. Они не замечают ее. Входит старший мальчик Али, а рядом с ним – ее брат. Амар смотрит на него так, как часто смотрел на Хадию, когда они были младше и его завораживал ее талант придумывать новые игры. Он уже месяцами не смотрел на нее так, не задерживался в дверях ее спальни, чтобы в подробностях перечислить самые обыденные мелочи прошедшего дня.
Когда они подходят ближе, Хадия внезапно и остро осознает себя, свое тело, и все это потому, что старший Али рядом. Она вдруг ловит себя на том, что впервые думает: это мое тело. Сердце бьется так громко, что его стук отдается в ушах барабанным боем. «Он видит мои тощие руки и ноги, мою кожу». И это шок – внезапное осознание того, что под слоями ткани у нее есть тело. Биение сердца. Барабанный бой.
Он останавливается перед ней и дарит улыбку из тех, о которых шепчутся девочки в ванной комнате. Обхватывает шею Амара и говорит ей:
– Знаешь, твой брат не так плох.
«Твой брат, – сказал он. – Твой».
Старший Али объявляет тем мальчишкам, которые еще оставались в вестибюле, что отныне Амар играет в их команде, и приобнимает его на мгновение за шею, прежде чем отпустить. Это незначительное выражение симпатии к ее брату заставляет Хадию взглянуть на него по-другому и подумать о его поразительных глазах, не о том, как он всех смешит в воскресной школе, но о том, какой он добрый, какой хороший. Амар потрясен, но старается это скрыть. Он ногами загоняет кроссовки в ящик для обуви и улыбается каким-то своим мыслям.
Старший мальчик Али выходит в коридор и направляется в класс изучения Корана, куда Хадия вот-вот опоздает. Она смотрит, как он удаляется, по-прежнему переполненная чувством благодарности за доброту к ее брату. Амар не умеет заводить друзей, и, кроме того, год был очень трудным. За последние месяцы его оценки резко ухудшились, он потерял даже ту ничтожно малую мотивацию, которая до сих пор его поддерживала, и преподаватель третьего класса решил, что Амару лучше остаться на второй год, поскольку он провалил почти все экзамены. Амар только что пошел в третий класс снова. Он смотрит на нее и улыбается еще шире, перед тем как побежать на урок. Она стоит в пустом вестибюле, среди разбросанной обуви, слушая тишину.
Войдя в класс, она видит лишь одно пустое место в переднем ряду отделения для девочек, которое располагается
Сестра Мехвиш, преподавательница арабского, строже остальных учителей. Она говорит с сильным арабским акцентом, а на ее верхней губе чернеет родинка величиной с небольшую виноградину.
– Так любезно с твоей стороны присоединиться к нам, сестра Хадия, – приветствует ее сестра Мехвиш. – Почему бы тебе не начать урок, пересказав наизусть суру, которая была задана на дом?
Все оборачиваются, чтобы посмотреть на нее. Лицо Хадии горит, когда она замечает, что старший мальчик Али тоже смотрит. Хадия признается, что не запомнила всю суру: эта ложь необходима для того, чтобы спасти ее от еще большего смущения. Если читать наизусть, то внимание других будет совсем уж пристальным. Она боится, что произнесет какое-то слово неверно и заработает осуждающие взгляды других учеников, которые, как обычно, вообще не потрудились вызубрить суру.
– Ну конечно, ты не выучила, – произносит сестра Мехвиш, и некоторые ученики ехидно хихикают.
Единственное пустое место находится прямо за старшим Али. Он откидывается на спинку стула и поворачивается, когда она садится. Она успела уловить симпатию в его взгляде, но, когда она устроилась, он тут же поворачивается к учительнице, и Хадия сознает, что это вполне могла быть жалость. Весь урок он раскачивается на стуле, постукивает карандашом о блокнот, в котором нет ни одной записи, и она почти не в состоянии сосредоточиться на арабских словах, которые пишет на доске сестра Мехвиш.
Хадия вспоминает его руку, обнимающую Амара; мяч, который он снова и снова забрасывает в кольцо; тот момент, когда он смотрел на нее с площадки; вену на его шее, кожу, открывшуюся ее взору, когда он поднял футболку. Ее мгновенно охватывает чувство вины за то, что она хранит в памяти тот момент, когда осмелилась взглянуть на его кожу. Особенно стыдно еще и потому, что она вспоминает это на уроке священного языка, священных текстов.
Хадия будто не узнает себя и нервно одергивает широкие рукава так, чтобы они закрыли ладони. Она не знает, нравится ли себе в эту минуту. Но у него крошечная родинка в форме клубнички на шее, там, где заканчиваются волосы. И он часто проводит рукой по волосам и задерживается на затылке. Он так близко, что ей даже не пришлось бы тянуться, если она вдруг захочет прикоснуться к нему. Дважды ей кажется, что он сейчас обернется и посмотрит на нее, но этого не происходит.
Когда урок заканчивается, Хадия вскакивает быстрее остальных. Старший мальчик Али поворачивается к ней, кивает в сторону сестры Мехвиш и закатывает глаза. В ее груди снова оживают барабаны. Сестра Мехвиш поворачивается спиной к классу и стирает вязь слов с доски, поднимая облачко белой пыли. Хадия смотрит на него. Он не отводит глаза. Вытаскивает из кармана почти пустой пакетик жвачки, вынимает последнюю подушечку, обернутую серебряной фольгой, и протягивает ей на открытой ладони, приглашающе поднимая брови.