Место назначения неизвестно
Шрифт:
Хилари избежала прямого ответа.
– Кстати, о коммунистах, – сказала она. – В нашей маленькой группе вам ничто не кажется странным?
– О чем вы?
– Ну, хотя мы все направляемся к одному месту назначения, взгляды наших спутников не выглядят особенно схожими.
– Пожалуй, – задумчиво произнес Питерс. – Я об этом не думал, но вы, по-видимому, правы.
– У доктора Баррона едва ли есть какие-нибудь политические убеждения, – продолжала Хилари. – Ему нужны только деньги для его экспериментов. Хельга Неедхайм рассуждает как фашист, а не как коммунист. А Эрикссон…
– Ну?
– Эрикссон пугает
– Плюс ко всему я, верящий в братство людей, вы, любящая жена, и наша миссис Келвин Бейкер – как вы ее классифицируете?
– Не знаю. С ней это проделать труднее, чем с другими.
– Ну, я бы не сказал. По-моему, это достаточно просто.
– Что вы имеете в виду?
– Для нее важны только деньги. Она всего лишь хорошо оплачиваемый зубчик в колесе.
– Она тоже пугает меня, – поежилась Хилари.
– Чем? В ней нет ничего от маньяка-ученого.
– Миссис Бейкер пугает меня своей обыденностью. Она ничем не отличается от обыкновенных людей и все же замешана в этом.
– Партия ко всему относится реалистично, – мрачно промолвил Питерс. – Она использует наиболее подходящих членов для работы.
– Но разве для работы подходит тот, кто хочет только денег? Ведь он легко может перебежать к противнику.
– Это было бы очень рискованно, – возразил Питерс. – Миссис Келвин Бейкер – толковая женщина. Не думаю, что она пойдет на такой риск.
Хилари снова поежилась.
– Замерзли?
– Да. Здесь довольно прохладно.
– Давайте немного походим.
Они прошлись взад-вперед. Внезапно Питерс наклонился и что-то подобрал.
– Вы уронили это.
Хилари протянула руку:
– Да, жемчужина от моего ожерелья. Я порвала его позавчера… нет, вчера. Кажется, это было давным-давно.
– Надеюсь, жемчуг не настоящий?
Хилари улыбнулась:
– Конечно, нет.
Питерс вынул из кармана портсигар и предложил Хилари сигарету. Она взяла ее.
– Какой странный портсигар. Очень тяжелый!
– Он из свинца. Это военный сувенир – сделан из осколка бомбы, который едва меня не прикончил.
– Значит, вы были на войне?
– Я был одним из парней, занимавшихся секретной работой, – готовил разные хлопушки. Не будем говорить о войне – лучше подумаем о завтрашнем дне.
– Куда все-таки мы направляемся? – спросила Хилари. – Никто мне ничего не сообщил. Может быть…
– Размышления не поощряются, – прервал ее Питерс. – Вы направитесь, куда вам скажут, и будете делать то, что вам велят.
– И вам нравится, чтобы вами помыкали, не спрашивая вашего мнения?! – с внезапной страстью воскликнула Хилари.
– Я готов с этим примириться в случае необходимости. Мы должны добиться всеобщего мира, дисциплины и порядка.
– Разве это возможно?
– Все лучше того беспорядка, в котором мы живем. Вы со мной не согласны?
Охваченная усталостью и очарованная своеобразной красотой утра в пустыне, Хилари едва не разразилась бурными отрицаниями. «Почему вы осуждаете мир, в котором мы живем? – хотелось ей сказать. – Разве беспорядок – не лучшая почва для доброты и человечности, чем навязанный извне мировой порядок, который сегодня выглядит правильным, а завтра – нет? Я предпочитаю жить среди несовершенных человеческих существ, нежели среди роботов, которым неведомы
Но Хилари вовремя сдержалась. Вместо этого она сказала, пытаясь проявить хотя бы умеренный энтузиазм:
– Конечно, вы правы. Я просто устала. Мы должны повиноваться и идти вперед.
– Так-то лучше, – усмехнулся Питерс.
Глава 10
Путешествие во сне. Таким оно казалось Хилари – причем все сильнее с каждым днем. Она чувствовала, как будто всю жизнь странствует со своими пятью спутниками, сошедшими с проторенных путей в неведомое. Как бы то ни было, их путешествие нельзя было охарактеризовать как бегство. Они все отправились в него по своей воле. Насколько знала Хилари, никто из этих людей не совершил преступления, никого из них не разыскивала полиция. Тем не менее предпринимались великие усилия, чтобы замести следы, – как будто все они находились в процессе превращения в кого-то еще.
В ее случае это соответствовало действительности. Покинув Англию как Хилари Крейвен, она превратилась в Олив Беттертон, – возможно, именно с этим было связано ощущение нереальности происходящего. С каждым днем с ее языка все легче срывались бойкие политические лозунги. Она чувствовала, что становится серьезной и усердной, и приписывала это влиянию спутников.
Теперь Хилари понимала, что боится их. Раньше ей не приходилось пребывать среди высокоодаренных личностей, а теперь она, можно сказать, находилась в окружении гениев, причем их гениальность выходила за пределы нормы, и это создавало огромное напряжение для ординарного ума. Все пятеро отличались друг от друга, но каждый производил странное и пугающее впечатление невероятной сосредоточенности и целеустремленности, каждый был законченным идеалистом. Доктор Баррон страстно желал снова очутиться в своей лаборатории и продолжить эксперименты, обладая неограниченными деньгами и ресурсами. С какой целью? Хилари сомневалась, чтобы он когда-нибудь задавал себе этот вопрос. Доктор однажды сказал ей, что в состоянии обрушить на целый континент смертоносную силу, содержащуюся в одном флаконе.
– И вы могли бы сделать такое? – спросила Хилари.
Он с удивлением посмотрел на нее и ответил:
– Разумеется, если это окажется необходимым. Было бы так интересно увидеть плоды своей работы в действии. – И доктор добавил с глубоким вздохом: – Понимаете, нужно еще так много узнать!
Хилари понимала. Доктор был одержим жаждой знания, которая превращала жизнь и смерть миллионов человеческих существ в нечто абсолютно незначительное. Еще большую антипатию вызывала у нее Хельга Неедхайм. Холодное высокомерие молодой женщины возмущало Хилари. Питерс ей нравился, но время от времени пугал ее фанатичным блеском в глазах.
– Вы не хотите создать новый мир, – как-то сказала она ему. – Вам бы доставило удовольствие разрушить старый.
– Вы не правы, Олив.
– Нет, права. В вас сидит ненависть и жажда разрушения. Я чувствую это.
Больше всех ее озадачивал Эрикссон. Он казался Хилари мечтателем, менее практичным, чем француз, и не обладавшим разрушительной страстью американца. В нем ощущался причудливый, но фанатичный идеализм норвежца.
– Мы должны победить, – говорил Эрикссон. – Должны завоевать мир. Тогда мы сможем управлять.