Место под солнцем

Дашкова Полина Викторовна

— Значит, так, — сказал он спокойно и жестко, продолжая глядеть куда-то мимо ее поникшей, встрепанной головы, — я ничем тебе помочь не могу. Тебе надо лечиться. Деньги на это у тебя должны быть. Ты за пять лет из меня вытянула достаточно. А вообще, онкологических больных у нас пока лечат бесплатно. И качество, между прочим, не хуже. У тебя есть свои связи, ты многих обслуживала, я знаю.

— Нет, — выкрикнула она так неожиданно громко, что он вздрогнул, — никого, кроме тебя, я в последнее время не обслуживала. Никого, Жорик… — Во-первых, не кричи, а во-вторых, прекрати называть меня Жориком. Мне это не

нравится.

— Раньше нравилось, — нервно усмехнулась она, — еще совсем недавно. А теперь я стала прокаженная, да? Не бойся, рак — болезнь не заразная.

— Все, Светлана, иди домой, — поморщился он, — я уже сказал, ничем помочь тебе не могу. И хватит. Поговорили. Пожалуйста, оставь меня в покое. Я устал.

— Ты меня выгоняешь? — тихо спросила она. — Просто выгоняешь вон? Навсегда?

— Ну а чего ты хотела? Ты же взрослый человек. Продолжать наши прежние отношения мы не можем. Ты больна. Массаж мне дока больше не нужен, да и тебе теперь не до этого, ты должна лечиться. А все прочее… сама понимаешь.

— Я понимаю, — она покорно кивнула, — я все понимаю, Жорик. В общем, сволочь ты, конечно… Ты ведь боишься, требовать чего-то стану, приставать. Не бойся, миленький. Я тебя слишком хорошо знаю.

Он спокойно стерпел грубое слово. Пусть говорит что хочет. Лишь бы ушла скорей. Несчастная, глупая, нелепая баба… — Света, ты сейчас не в себе. Но, может, все и обойдется? — Он осторожно поднял ее под локотки.

Она не сопротивлялась, не возражала. Послушно прошла в прихожую.

— Только одна к тебе просьба, миленький, — она замерла на миг в дверном проеме, уже за порогом, — одна-единственная просьба. У тебя ведь есть знакомые в Онкоцентре на Каширке. Я знаю, есть… Позвони, замолви словечко. Там лучшие специалисты, а без звонка сложно.

— Ну, знакомые — громко сказано… Ладно, попробую что-нибудь сделать. Попытаюсь.

Она сделала легкое, почти машинальное движение. Раньше она всегда целовала его в щеку, уходя. А теперь не успела. Он мягко отстранился и закрыл дверь.

Возможно, со стороны все это выглядело жестоко, но никто не смотрел со стороны. А Егор Николаевич не сомневался, что поступил разумно и правильно.

В тех печальных и щекотливых обстоятельствах для него было главной задачей, чтобы массажистка Света Петрова исчезла из его жизни навсегда. И она исчезла.

* * *

— Ольга Николаевна, вы были знакомы с гражданином Калашниковым Глебом Константиновичем?

— Да.

— Как давно?

— Меньше года.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Неделю назад.

Оля Гуськова сидела в маленькой кухне, низко опустив голову, и говорила еле-еле. Она вовсе не удивилась, когда майор Кузьменко позвонил в дверь, представился, показал свое удостоверение. Молча прошла с ним в кухню, уселась на табуретку. Она не казалась напуганной, растерянной. Она выглядела так, словно ужасно устала, хочет спать и прямо сейчас уронит голову на облупленный кухонный стол и заснет. Майор стоял и курил у приоткрытого окна.

— Ольга Николаевна, как вы провели вечер четвертого сентября? — спросил майор.

— Я была на работе.

— Вы ушли оттуда в одиннадцать. И сразу поехали домой?

Ольга молчала, глядя в одну точку, мимо майора, куда-то за окно. За стеной, в единственной комнате, такой же нищей и

убогой, как эта крошечная кухня, громко кряхтела и охала сумасшедшая старуха. Полчаса назад она заявила, что четвертого сентября ее внучка вернулась домой страшно поздно. Под утро. Она вообще возвращается слишком поздно, забывает, что дома ее ждет беспомощный, больной человек. И форточку открывает постоянно. И не кормит. Хорошо бы кто-нибудь на нее повлиял, чтобы она лучше относилась к своей несчастной бабушке, которая всю жизнь ей отдала, ночей не спала… «Да, действительно, чума, а не старуха, — подумал майор, — если живешь с такой под одной крышей, недолго и свихнуться».

— Оля, попытайтесь все-таки вспомнить, куда вы поехали с работы? Сразу домой или куда-то еще?

— Домой… — произнесла Ольга еле слышно.

— То есть в половине двенадцатого вы уже были дома?

— Я не помню. У меня нет часов.

— Хорошо, — вздохнул майор, — кто-нибудь из соседей видел, как вы возвращались? Может, вы встретили кого-то во дворе? Попытайтесь вспомнить… — Зачем?

— Затем, что в ночь с четвертого на пятое сентября был убит человек, с которым вы находились в близких отношениях.

— Мы расстались. Не было никаких отношений.

— Но вы встречались всего неделю назад, — напомнил Иван.

— Мы встречались для того, чтобы расстаться. Совсем. Навсегда.

— Между вами произошел какой-нибудь конфликт? — мягко спросил майор.

— Нет.

— Но ведь люди не расстаются просто так, тем более — навсегда. Если не прямой конфликт, то какие-то причины… — Он был женат.

— Но ведь вы знали об этом с самого начала. Вы, вероятно, ждали, что он расстанется с женой? Хотели создать с ним семью? — стал осторожно подсказывать майор.

— Да, — прошептала она еле слышно, — я хотела создать семью… — И звонили его жене анонимно, оскорбляли, угрожали? — быстро, не меняя интонации, спросил Кузьменко.

Накануне вечером он побывал у Орловой. Очень скупо и неохотно она подтвердила все, что он узнал от Крестовской, — и про звонки, и про щепки в подушке. Заметила, что, на ее взгляд, к убийству это отношения не имеет. Присутствовавшая при разговоре домработница Жанна Гриневич добавила подробностей и эмоций, стала описывать ужас, который ей довелось испытать при виде мистических предметов. Да, все это очень похоже на Ольгу. Очень похоже. В ней чувствуется скрытый жесткий фанатизм. Если она поставила перед собой цель — развести Калашникова с женой, то вполне могла звонить, шептать гадости в трубку, могла попытаться извести соперницу с помощью черной магии и бомжихой могла нарядиться. Ну очень ей хотелось создать семью, ужасно хотелось… Ольга впервые вскинула глаза — сухие, огромные, лилово-синие, совершенно сумасшедшие, как показалось майору.

— Нет. Я никогда не звонила его жене.

— И не пытались с ней встретиться?

— Нет. Никогда.

— Вы бывали у Калашникова дома?

— Да. Когда она уезжала на гастроли. — Ольга страшно побледнела, покачнулась на табуретке.

Майор машинально метнулся к ней, испугавшись, что сейчас она упадет. Но она не упала, вцепилась тонкими пальцами в столешницу, судорожно сглотнула.

— Ольга Николаевна, вы себя нормально чувствуете? Может, вам тяжело отвечать на мои вопросы и мы отложим разговор на потом?