Место полного исчезновения: Эндекит
Шрифт:
А тут философская дискуссия о шаманстве.
— Привилегий у шаманов зато! — мечтательно произнес Вася.
— Это «палка о двух концах», Вася! — спокойно ответил Дарзиньш. — Духи, подчиняясь призывам шаманов, в свою очередь обретают власть над ними. Одолеваемый духами мучается так, что никакие подношения и лучшие куски приносимых в жертву животных не уменьшают этих мук.
— Ну это как сказать! — дипломатично заметил Вася. — Тут я недавно в газете прочитал: «Тяжелая журналистская судьба занесла меня на Лазурный берег…» И подумал: «А у нас тогда какая
— Ты имеешь в виду материальную сторону дела, Вася, — мягко заметил Дарзиньш, — а я говорю о психологической, а это, как говорят в Одессе, «две большие разницы». И если ты хочешь, чтобы тебя Ама пустила на камлание, держи рот на замке, она очень не любит корыстных разговоров. У нее главное — идея.
— А как ее идея сообразуется с коммунистической? — съехидничал Вася.
— Никак! — спокойно ответил Дарзиньш.
— «Мухи отдельно, котлеты отдельно!» — вставил реплику и Игорь.
Он спокойно прислушивался и к просьбам Васи, и к рассуждениям Дарзиньша. Он понимал, что если иногда он и может выйти за ворота колонии вместе с Васей, то в поселок ему путь закрыт навсегда.
Но Игорь ошибся.
— Вообще-то, мы можем прогуляться! — неожиданно согласился Дарзиньш. — Думаю, что лишние два человека ее не смутят.
Игорь не принял на свой счет его предложение, посчитав в числе «два» Васю и самого Дарзиньша.
— Игорь что-то не рвется попасть на камлание! — заметил Дарзиньш, глядя на сидящего индифферентно Игоря.
— Почему? — сразу загорелся Васильев. — Я считал в числе двух вас и Васю.
— Меня считать не надо! — равнодушно заметил Дарзиньш. — Я на камлание не могу пойти как член партии.
У нас есть свои партийные камлания. Тоже иногда с жертвоприношениями.
— А кому лучшие куски жертвы достаются? — пошутил Вася.
— Секретарю парткома! — отшутился Дарзиньш. — Мой лучший враг и худший друг.
— Когда пойдем, до обеда, или после? — уточнил Васильев, вызвав насмешливый смех.
— Какой обед, когда после камлания наедитесь жареного мяса вволю! — сказал Дарзиньш. — И мне принесете. Обожаю жареную оленятину.
Игорь оглядел себя и представил, с каким недоумением и с какой жалостью будут смотреть на него все присутствующие на камлании. Тюремная роба была задумана явно не Версаче, скорее, какой-то тифозной мышью.
Дарзиньш перехватил его взгляд и сказал:
— Вася, вы с Игорем почти одного телосложения, в отличие от моего теловычитания. Одолжи своему подопечному спортивный костюм на представление. Да-да, — кивнул он удивленному Игорю, — образцы произведений шаманского ума, волнуемого воспаленным воображением, это целые мистерии, в которых заклинатели духов являются действующими лицами и которые отличаются большим драматизмом. Еще у древних монголов времен Чингиз-хана и его преемников шаманы являлись во всем блеске своего могущества: они были жрецами, врачами и прорицателями. Правда, участие шамана в празднестве в качестве жреца, жертвоприносителя, являлось второстепенным, производным, не составляющим сущности шаманства.
— А что главное в шаманстве? —
— Быть хорошим прорицателем! — пояснил Дарзиньш. — Но и хороший врач имеет заслуженный успех у народа. Ама будет сегодня не только гадать, но и лечить, в основном. Традиционная медицина успеха здесь не имеет. Качество наших врачей-троечников, наших провинциальных медицинских институтов оставляет желать лучшего. Достаточно взглянуть на нашего лагерного эскулапа, который лечит по книге. Чем не шаман! Прочитает медицинское песнопение и думает, что от звуков его голоса больной тут же выздоровеет.
Вася отлучился на время и принес Игорю спортивный костюм, почти не ношеный, который был чуть великоват Васильеву, но не так, чтобы висеть мешком, не в обтяжку.
Зато Игорь с его отросшим «ежиком» на голове — надо было бы постричь голову, но Игорь не решался, а Дарзиньш словно и не замечал, негласно он дал команду Игоря не стричь, — и в цивильном костюме, пусть и спортивном, стал похож на вольного человека.
Дарзиньш отправился в поселок первым, чтобы предупредить Аму о прибытии двух зрителей и спросить высочайшего позволения, а Вася с Игорем двинулись уже вслед за ним, через несколько минут, чтобы не давать повода врагу Дарзиньша, его заместителю, писать очередную цидулю в руководящий орган.
Поселок тоже стоял на берегу реки, чуть ниже по течению, и был, на первый взгляд, довольно большим, но поскольку чуть ли не треть помещений в нем занимали склады, где хранилось все, от продовольствия до бронетранспортеров и боеприпасов, то собственно жилых помещений было не так уж и много.
Дом начальника колонии можно было узнать сразу. Он был единственным, имевшим сплошной и высокий забор из базальтового бруса, который изготавливала каменоломня, и тяжелые ворота из лиственницы, изрезанные сплошным растительным орнаментом, очевидно, выполненным тем же умельцем, что делал и другие поделки для начальства.
Дарзиньш не участвовал в постройке дома, но пользовался им по праву.
И Аме он был очень удобен: высокая каменная стена отхватила от тайги хороший кусок березовой рощи, словно специально созданной для камлания. Может быть, это было не последним аргументом в пользу ее выбора Дарзиньша в качестве сожителя.
Вася с Игорем зашли через открытую калитку и обомлели: в той части березовой рощи, что отхватил каменный забор, расположилась интересная публика, все в национальных одеждах, с детьми, такой небольшой табор, только не цыганский.
— Это из зверосовхоза! — понял Вася. — Сплошная дискредитация партбилета шефа. Публика живописная, но дикая, дикая!
— Это они подарки каме приволокли? — спросил Игорь, кивая на живых парнокопытных.
— Это жертвенные животные! — солидно пояснил Вася. — Их будут убивать мучительно и долго. А потом мясо съедят, как и голову, так что мы с тобой сегодня попируем. Может, я вот ту туземочку еще приласкаю, — добавил он, кивая на молоденькую девушку, не сводящую удивленных глаз с мощной фигуры Васи. — Как только стемнеет.