Место преступления

Незнанский Фридрих Евсеевич

— А на что намекает тебе? — с легким сарказмом поинтересовался Гордеев, по-прежнему мечтательно улыбаясь.

— О том, например, что он убирает препятствия, на своем пути ради овладения одним из прекрасных призов. А может, и двумя, в зависимости от темперамента и сексуальных возможностей. И что же мы с тобой, даже и с помощью Фили, можем противопоставить ему? Разобрать дам — кому кого, потом разберемся, — ну, и лишить его приза, а? А когда полезет?.. Что ж, ты боксом занимался, призы имел, опять же, и я, говорят, не самый худший самбист. Еще и хорошо стрелять умею, попадаю. Отобьемся? Как считаешь?

— Я считаю до трех. Отвяжись со своими глупостями… А Верочка — хороша, ничего не скажешь. Но о твоей версии, я полагаю, тоже стоит подумать. Вот вы с Филиппом и займитесь. У вас получится… — И после короткой

паузы продолжил: — Не понимаю, зачем Филиппу надо было лезть на рожон. Ты, что ли, посоветовал?

— Да ты что? Наоборот, я предоставил ему право решать самому, но обострений избегать.

— Во-во, избег, называется! Двух преследователей уложил и лишил личного оружия — раз… Отключил помощника владельца предприятия и забрал документы — два. «Засветился» на фабричке, ну, с охранником — три. Ростовщика уделал по полной программе и унес документацию — четыре. И ты думаешь, что полковник ему спустит такие дела с рук? Как бы не так. Я уже носом чую, придется нам, вместо того чтобы заниматься прямым своим делом — расследованием убийства, вызволять Филиппа из «обители вечной скорби», — тюряга там, уверен, построена еще при Иване Грозном. И зачем вы все это, ребята, затеяли? Я ж просил вас сделать только одно: грамотно разведать обстановку…

Гордеев явно огорчился, да только чего уж было теперь рассуждать? А между тем Александр Борисович тоже ведь просил Агеева не ложиться грудью на амбразуру, потерпеть немного. Однако Филя, прекрасно знал он, был человеком «упертым» на понятии «справедливость». И, не дай Боже, чтобы кто-то нечаянно пострадал от его неправомерных или просто неосторожных действий. Совесть его, понимаешь ли, сильно мучила в таких случаях, надо же?..

Но, может быть, надеялся еще Турецкий, события станут развиваться в патриархально-криминальной среде Боброва медленнее, чем в каком-нибудь «штатовском» блокбастере. Хотя Филипп умел, это было известно, отчасти и прогнозировать события. И, значит, такое предположение шатко, события могут начать раскручиваться как раз наоборот, стремительно, а с ними возникнут и ненужные заботы.

Дело было, конечно, не в лишних заботах. Наверняка Агеев достал именно те документы, которые и понадобятся частному расследованию. Но пользоваться украденной информацией, в общем-то, дело незаконное. А вот каким образом этот процесс узаконить, придется основательна поломать голову. Впрочем, был уверен Турецкий, что-нибудь все равно удастся придумать, не из таких ситуаций выходили без особых моральных и физических потерь…

Он был уже уверен, то есть, сам сумел убедить себя, что пронесет, но туг раздались из мобильного телефона первые аккорды увертюры из Моцартовского «Фигаро». Ну, вот и решение вопроса, подумал Александр Борисович, ободряюще подмигивая насторожившемуся Гордееву, у которого любой телефонный звонок вызывал сейчас недоверие и недовольство. И он был, конечно, прав.

— Филя, — с улыбкой констатировал Турецкий, глядя на экран. — Послушаем, что волнует нашего борца за мировую справедливость?..

— Сан Борисыч, — с заметным напряжением в голосе сказал Агеев. — Я — в доме Красновых. А во двор вошли двое явно не случайных здесь господ в камуфляже, во главе с господином… не вижу… да, с самим полковником, надо понимать. Будем отворять перед нежданными посетителями двери? Или послать их? На всякий случай мое мнение: я бы отворил. Во избежание, так сказать, силовых действий. Ну и «побазарил» бы малость, на предмет ознакомления и общего развития.

— Мне нравится твой оптимизм. Гораздо интереснее может оказаться то, о чем нам потом подробно расскажут присутствующие там дамы. Я верно понимаю?

— Верней не бывает. Сейчас стучать начнут… Так что?.. Могу, вообще-то, покинуть дом через задний проход. Но не хотелось бы, боюсь потерять уважение со стороны присутствующих дам. Да и молодцы, наблюдаю, настроены решительно. Так утверждаем мой план?.. Кстати, Сан Борисыч, свою «мобилу» я, в целях безопасности, оставил в сумке. По ней же они могут много кой-чего совсем необязательное для себя выяснить, а сейчас воспользовался трубкой Веры Борисовны, имей в виду.

— Филя, дурила ты этакая, — с раздражением ответил Турецкий, — а на что мы еще можем рассчитывать? Впереди не менее двухсот километров… Давай, делай, что считаешь нужным. Но не нарывайся, и чтоб женщины

ни в коем случае не пострадали. Выясни, чего этим надо, есть ли постановление на задержание и обыск, что пытаются инкриминировать? Элегантно укоряй в процессуальных нарушениях, но не лезь на рожон. Выясняй, на каком основании, хотя это нам уже самим известно, но нужно иметь их словесное подтверждение — для вмешательства Москвы, ты понимаешь. А также адрес твоего ближайшего узилища. И пусть они там представятся по всей форме, а девочки запомнят. Словом, не задирайся категорически, ты ни в чем не виноват, но подчиняешься силе. Прямых улик у них, подозреваю, против тебя нет, а косвенные? С этими еще посмотрим. Можешь предупредить, что мы уже в пути, на подъезде, через часок-другой будем. Поэтому хотим знать, где найти начальство? И это девочки услышат, секретов тут не может быть… Ладно, действуй… но, думаю, зря ты это изначально затеял силовые акции. Ну, хорошо, приедем — разберемся… Да, и обязательно намекни при задержании, если в этом цель их появления, что об этом факте будет немедленно проинформирован смоленский прокурор. Это — на всякий, как говорится, «пожарный». Мол, если чего, то вмешается зам генерального Меркулов. Небрежно сообщи, понял? И не угрожай ни в коем случае. И вообще, Филя, я тебя очень прошу, ты кончай, пожалуйста, со своими «разными штучками»! Просто запрещаю! Ну… помоги тебе…

Турецкий хмуро посмотрел на Гордеева, а тот, повернув к Александру Борисовичу лицо, недовольно поморщился и с укоризной покачал головой. Он уже видел, насколько, благодаря активной помощи этих слишком самостоятельных «дорогих коллег», усложняется теперь его прямая обязанность…

Крохалев был, конечно, себе на уме. Он прекрасно понимал, что серьезные события, происшедшие в течение одних суток в его «вотчине», не случайность, а чья-то тщательно спланированная акция. Причем проведенная, по-своему, умело, значит, профессионалами подобных дел. Среди местных либо смоленских таковых не было, он не знал. Очевидно, работали москвичи. На это же обстоятельство указывали и «выступления» сестры и вдовы покойного Краснова, которые пытались добиться пересмотра результатов расследования самоубийства. Ну, вдова — просто обыкновенная, недалекая дурочка, покорно следующая на поводу у своей агрессивной московской золовки. Той никак не сидится, пыталась даже угрожать следователю обращением в более высокие инстанции. Но Прыгину, толковому и послушному мужику, до фонаря такие угрозы. Не так, конечно, ответил помягче, но смысл сказанного не должен был оставить у той дамочки сомнений. И теперь, надо понимать, не успокоилась сестрица, добралась-таки до инстанции неясного пока назначения. Может быть, каким-то образом связанной с «силовиками», на что явно указывал и «почерк» этого неуловимого «серого».

В любом случае, понимал Степан Ананьевич, о том, кто провел акции, обеим Красновым должно быть известно. На это, кстати, определенно указывал тот факт, что все три преступления произошли после того, как из дома Краснова вышел странный невысокий мужчина, который покинул двор так быстро, что камера, установленная для постоянного наблюдения за территорией Наташкиных соседей, зафиксировала только щуплую спину уходящего. Разумеется, этот человек не мог иметь ничего общего с тем «серым», которого все трое пострадавших описывали, каждый по-разному, но сходились в одном: он был крупный и широкоплечий, с низким и хриплым голосом, как у профессиональных спортсменов-тяжеловесов.

Ничем не напоминал «серого», судя по описаниям полупьяного, перепуганного сторожа, помогавшего своему случайному «знакомцу» зачем-то проникнуть в дом Захарикова, и этот невзрачный мужчина, которого сторож привел к вздорной бабе Морозихе. А теперь ее временный жилец, буквально за три-четыре часа до появления Крохалева с оперативными сотрудниками в ее доме, покинул, захватив свою большую спортивную сумку, этот «гостеприимный» кров и отбыл в Дорогобуж. Странный тип, ничего не скажешь. Обещал скоро вернуться? Это еще вилами на воде писано. А хозяйка тоже хороша: селит у себя незнакомого человека и даже в паспорт его не глядит, фамилию не спрашивает. А когда Степан Ананьевич пригрозил ей строгими мерами за нарушение правил сдачи жилплощади, раскричалась так, что святых выноси! Ну да, кто нынче регистрирует приезжих на день-другой? Связываться не хотелось. А он всего два дня и прожил.