Место смерти изменить нельзя
Шрифт:
— Не знаю точно, после пяти… Я обещал Соне быть не позже половины пятого, но застрял в пробках… Ты не помнишь, — обернулся он к жене, — в котором часу я пришел?
— Уже после звонка русского, после пяти, в полшестого…
— Спасибо. А как вы договорились с Арно, Вадим?
— Арно просил меня закончить все его сцены… Я и так собирался начать с него, так что проблем с этим не было. Он сказал, что очень торопится, чтобы успеть съездить к дочери и вернуться к ужину домой, чтобы провести вечер с Максимом… Машину он поставил на обочине шоссе, чтобы выйти к ней через лес,
— Значит, он ушел со съемочной площадки так, что его никто не видел?
— Ну да.
— А вы уверены, что он оттуда ушел? У Вадима брови поползли вверх. У Сони тревожно расширились глаза.
— Что вы хотите сказать, — спросил Вадим, — что он мог не уйти?
Остаться там? За домом? Зачем?
— Мало ли, вдруг сердечный приступ.
— Нет, — покачал головой Вадим, — мы убирали технику, мы бы его увидели…
— Я видел, как он уходил, — сообщил Максим.
— Каким образом?
— Я в этот момент отошел… И видел, как он уходил среди деревьев.
— Куда вы отошли?
— Пописать, — насмешливо произнес Максим. — Имею право, а?
Реми не стал вдаваться в дискуссию о правах человека. Он устал. Позади полный рабочий день, и голова была несвежей. Он был раздражен, и чувство юмора, как он сам говорил в таких случаях, «подало на развод».
— Который был час?
— Понятия не имею, — бросил Максим. Похоже, что Максим и Реми раздражали друг друга. Так бывало почти всегда: сначала люди обращаются за помощью, а потом злятся и кидаются на него — не любят, когда им задают вопросы…
— Без десяти три, — подал голос Вадим. — Без десяти три у меня началась следующая сцена с актрисой, уже без его участия.
— Месье Дор на съемках не был встревожен, задумчив, необычен?
— Нет, скорее наоборот. Ни за что бы не сказал, что у него что-то на душе или что-то на уме.
— Вам не показалось, что он блефует, когда обещал вернуться к ужину?
— Нет, — в один голос заявили Максим и Вадим.
— А вообще его беспокоило что-нибудь последнее время? Он был озабочен чем-нибудь? Планировал какие-то важные дела? Встречи? Разговоры?
Реми заметил, что Пьер бросил быстрый взгляд на Соню. Соня замялась.
— Нет… Папа был в хорошем настроении, веселый, он был очень доволен, что снимается… Я не думаю, что его что-то тяготило.
— Я тоже так не думаю, — подтвердил Вадим. — Роль у него получалась великолепно, он был горд.
— Я бы даже сказал — сиял, — вступил Максим. — Он много лет не снимался, и с этой ролью благодаря Вадиму у него наступил в жизни счастливый период.
— И к тому же он был невероятно рад приезду Максима, — добавил Вадим.
— Это была ваша первая родственная встреча? Вы никак до этого не общались?
— Я получил несколько писем от дяди… И я ему тоже написал несколько писем. И потом, мы раза три-четыре созвонились.
— На какую тему?
— Это имеет отношение к его исчезновению?
— Не знаю. Когда вы мне расскажете, я подумаю.
— В основном мы обменивались рассказами об историях семей, кто что знает. Хотели при встрече соединить всю информацию и восстановить белые пятна… Даже написать, может быть… Дядя был очень увлечен этой идеей, для него история рода имеет огромное значение, я даже был удивлен его энтузиазмом… Для меня, конечно, тоже, но у меня есть для этого свои причины: я вообще ничего не знал о своих предках, все это было открытием последних лет.
Потом, мы обсуждали мой приезд, договаривались о встрече…
— Значит, можно сказать, что он вас ждал с нетерпением?
— Можно сказать.
— И учитывая все это, вы все же полагаете, что он запил?
— Если вы хотите сказать, что он променял новый поворот в своей жизни на запой, — подытожил Пьер, — то, конечно, нет. Сознательно он бы этого не сделал никогда. Но он мог не удержаться и на радостях хлебнуть немножко. А потом все пошло-покатилось. Вы ведь знаете хронических алкоголиков — достаточно одного глотка, чтобы начать.
— Арно держал алкоголь в квартире?
— Мне говорил, что нет, — сказала Соня. — Но это не означает, что так и было. Он мог купить для кого-то из гостей, для Максима, например…
— Вы не видели, Максим, каких-нибудь следов алкоголя — бутылку, рюмку, стакан?
— Нет. Все было чисто. Ни в мойке, ни на столах ничего не стояло. Я еще подумал — опрятность особая, мужская…
— Он был рад приезду Максима, как вы все утверждаете. Почему же в таком случае он непременно хотел поехать к вам, Соня, именно в эту субботу? Разве нельзя было отложить на другой день? Была какая-то срочность?
— Срочность? — растерялась Соня. — Нет, срочности не было… Он у нас просто давно не был… У нас такая традиция, папа всегда приезжал по субботам, он называл это «родительским днем». А из-за съемок он пропустил несколько суббот…
— Понятно, — сказал Реми. Что-то стояло за этой растерянностью и короткими переглядами с мужем, но Реми пока не хотел нажимать. Если не желают говорить, то наверняка и не скажут, тем более при посторонних. Странная пара, красавица и чудовище, избалованная женщина-девочка с маленьким, бесплотным и страшно сексапильным телом — и немолодой сухарь, у которого, кажется, никогда не возникает никаких эмоций… И при всем при том между ними проскальзывает некое сообщничество, хотя с виду гроша ломаного не дашь за этот супружеский союз, так и хочется сказать: богач купил себе красивую игрушку-жену…
— Он богат?
— Что? — переспросила Соня.
— Богат ли ваш отец?
— Нет… — удивленно ответила Соня. — Не бедствует, конечно, но… Он ведь практически не работал почти десять лет…
— А ценности у него есть?
Соня кинула неуверенный взгляд на мужа. Еще одно очко, подумал Реми.
— Ничего такого, чтобы… — начал Пьер. — А почему вы спрашиваете?
— А вы — богаты?
Реми уже справился о положении Пьера, и ему было хорошо известно, что он имеет дело с владельцем одной из самых крупных коллекций антиквариата, но он не хотел выдавать своей осведомленности.