Место твое впереди
Шрифт:
Надежным помощником майора Е. К. Вербина был его заместитель по политчасти майор А. А. Макаренко. По-новому раскрылись великолепные воинские и человеческие качества инструктора политотдела Ивана Александровича Иохима, заместителя командира батальона по политической части Вячеслава Александровича Мыца, секретаря партбюро 107-го полка Георгия Ивановича Кузнецова.
Кузнецов в часы затишья ничем не выделялся. Но во время боя как бы обретал себя. И чем труднее и опаснее становилось, тем нужнее был для всех Кузнецов. Не спеша, соблюдая все меры предосторожности, ходил он по передовой, когда враг вел огонь, учил молодых солдат рыть окопы, ел с ними скудную пищу из одного котелка. Присутствие на передовой линии партийного
Как-то ночью группа гитлеровцев в белых халатах вплотную подобралась к нашим окопам. Их не заметили вовремя. Они поднялись, чтобы совершить последний бросок. И вдруг из окопа выскочил с автоматом в руках секретарь партбюро полка Георгий Кузнецов, до того читавший заявления красноармейцев о приеме в партию. Фашисты и опомниться не успели, а Кузнецов уже ударил по ним из автомата... Длинная очередь уложила трех или четырех гитлеровцев, остальные опрометью бросились назад.
После этого Кузнецов пошел собирать людей на заседание партийного бюро. Рассмотреть шестьдесят два новых заявления от тех, кто хотел жить и умереть коммунистами, — не шутка! Потребовалось не одно заседание бюро.
Старший лейтенант Вячеслав Александрович Мыц в дивизии служил с начала ее формирования. Был политруком роты, заместителем командира батальона. Первый в атаках, несколько раз раненный и вновь возвращавшийся в строй.
Заместителем командира по политической части в 1-й роте 107-го полка был совсем еще юный лейтенант Иван Васильевич Бражник. Он прибыл в дивизию из госпиталя перед самым наступлением и вскоре прославился смелыми вылазками в тыл врага. Был у него особый талант: отбирал двух-трех солдат и скрывался с ними в ночи. А к утру возвращался с «языком». В окружении на лейтенанте резко сказались голодная норма довольствия и последствия тяжелого ранения, после которого Бражник еще по-настоящему не оправился. Ему стало тяжело ходить — попросту валился с ног. Однако замполит не только не жаловался на свою беду, а постарался скрыть ее.
Подобно Ивану Бражнику действовал заместитель командира роты по политической части лейтенант И. Е. Легеда. Словом, все политработники — замполиты, парторги, комсорги — постоянно находились в боевых порядках, воевали, учили, агитировали, вели за собой.
Поистине героическим был труд и медицинских работников. Эвакуировать даже тяжелораненых не было возможности.
На плечи военных фельдшеров Николая Шахова и Ивана Еганова — еще совсем молодых, им было чуть больше двадцати лет — легла ответственность за жизни многих людей. С надеждой смотрели на них раненые. Шахов и Еганов делали все, что могли, — гораздо больше, чем можно было предположить и предугадать. Прекрасными помощниками у них были старшина Заикин, санинструктор Илья Салтысек, санитар Петровичев. А в часы передышек между боями приходили в санчасть бойцы из окопов, ухаживали за ранеными, делились последним сухарем со своими товарищами.
На переднем крае с каждым днем становилось все хуже и хуже. Кончались боеприпасы, медикаменты, продукты. К счастью, на выручку прилетели самолеты 707-го полка ближних бомбардировщиков. Я хорошо запомнил, что первый полет совершили командир эскадрильи капитан Григорий Федорович Зинченко и штурман лейтенант Николай Иосифович Султанов. Потом летал старший лейтенант Дмитрий Владимирович Супонин, удостоенный звания Героя Советского Союза. Почти каждую ночь бесстрашные «кукурузники» кружились над лесом, чуть не касаясь верхушек елей. Немцы открывали огонь по самолетам. Наши старались
В ночных условиях под огнем точно сбросить груз (патроны, консервы, сухари, медикаменты) не всегда удавалось. Однажды три мешка, сброшенные с самолета, попали в нейтральную зону. За них развернулась борьба. Вытянуть груз с нейтральной полосы вызвался рядовой Абай Усумбалиев. Зарываясь в снегу, он полз к заветным мешкам. Обмотал их телефонным проводом. Один за другим тянул мешки под огнем. Только тогда, когда третий мешок был на месте, Усумбалиев признался, что он ранен.
Майор Вербин по радио сообщил нам: 19 января получено по воздуху 10 килограммов сухарей, 20 января — ничего. 21 января — 20 килограммов сухарей, 60 гранат, 10 тысяч патронов... Продуктов не хватало даже для раненых, боеприпасов — даже для схваток с врагом лицом к лицу.
22 января 1943 года штаб 11-й армии разрешил комдиву вывести полк майора Вербина, соединить его с основными силами дивизии.
В тот же день началась подготовка к прорыву линии обороны противника. В ночь на 23 января на узком участке части дивизии с фронта, а подразделения, подчиненные Вербину, с тыла нанесли врагу одновременный удар. К счастью, гитлеровцы его не ожидали.
Я позволю себе процитировать здесь присланные мне по моей просьбе письма начальника штаба 107-го полка Николая Степановича Локтионова, инструктора политотдела Ивана Александровича Иохима и командира санитарного взвода 228-го полка фельдшера Ивана Михайловича Еганова, в которых воссоздается картина боя во время выхода из окружения.
«...22 января, — пишет Локтионов, — — по радио был получен от командира дивизии приказ на выход из окружения Майор Вербин создал группу прорыва, две боковые группы прикрытия справа и слева и группу прикрытия с тыла В середине всей выходящей группировки должны были находиться раненые — те, кто мог самостоятельно передвигаться и кого надо было выносить.
Майор Вербин шел с группой прорыва, а мне приказал, пока не пройдем внутренний обвод обороны противника, находиться в группе прикрытия с тыла, после чего присоединиться к нему.
23 января в 3 часа группа прорыва атаковала передний край врага. Штурмовые группы блокировали ранее засеченные точки. Группы бокового прикрытия открыли огонь по противнику с флангов.
Внутренний обвод обороны противника был взломан. Подразделения начали продвигаться вперед. В это время я присоединился к майору Вербину.
Темная ночь. Мутно белеет снег, освещаемый вспышками выстрелов, а иногда ярким светом осветительных ракет. Кусты и деревья, озаренные светом ракет, кажутся какими-то громадами. Люди падают в снег, ожидая сгорания ракеты. Вышли к небольшой поляне. Вербин послал меня с группой бойцов пересечь поляну и разведать опушку леса. На середине поляны нас обстрелял вражеский пулемет. Ползком возвратились к Вербину. По глубокому снегу продвигаться вперед было очень трудно. Ноги стали тяжелыми, непослушными. Между тем нужно было все время вести огонь по врагу.
Забрезжил рассвет. Далее в памяти словно туман... Вдруг все смолкло, кажется, куда-то стал падать, земля уходила из-под ног. Быть может, получил контузию. Вскоре увидел наших бойцов. Сел у дороги на снег. Кто-то спросил, хочу ли я есть. Дали мне хлеба. Но есть не хотелось. Всех нас отправили в медсанбат...»
Далее привожу отрывки из письма Ивана Иохима. Накануне выхода из окружения он был ранен.
«...О том, что ночью мы предпримем попытку прорыва, — пишет Иохим, — мне сообщил днем Степанов. А я лежу: от раны совсем обессилел. Прошу его, чтобы оставил мне пистолет, хотя бы с одним патроном, чтобы в случае чего — в висок... Степанов сказал: «Глупости. Ты обязан воевать. Что у тебя, воли нет?!» И ушел. Всех легко да и нелегко раненных ставили в строй. Только для тех, кто не мог двигаться, сделали носилки. Носильщиками назначили самых крепких солдат.