Место вдали от волков
Шрифт:
– Конечно. У тебя найдется подходящее платье?
Все зависело от того, что лежало в моем чемодане. Когда я была в душе, до моего побега на вечеринку, мама пришла в мою комнату. Это она паковала чемодан и оставила его на краю кровати, закрытый на молнию и помеченный моим именем поверх зачеркнутого ее имени. Она попыталась починить с помощью скотча сломанное колесо, но ей это не удалось. Вероятно, она думала, что помогает мне. И не понимала, что вела себя жестоко.
Мое лицо все еще саднило после прошлой вечеринки, на которой я напилась, как свинья, и хотела лишь добраться до корней деревьев и похоронить себя в теплой черной земле.
– В восемь часов, – сказала мисс Баллантайн. –
Мы продолжили разбираться с арендой. Я передала наличные за один месяц – больше, чем я могла себе позволить. И старалась не думать, что после покупки билета на поезд и проезда на метро у меня осталось $94,59 и ни работы, ни перспектив.
– Еще кое-что перед выдачей ключей, – произнесла мисс Баллантайн и придвинула ко мне листок. – Клятва.
И она говорила серьезно. Листок бумаги начинался с даты и слов «Я клянусь, что я, – здесь я должна была вписать свое имя, – проживая в «Кэтрин Хаус», убежище для молодых девушек, открывшем для меня двери, обещаю сама открыться ему и клянусь сегодня следовать следующим правилам…» Далее шел список. Тихий час с десяти до пяти. Завтрак в промежуток между семью часами и половиной девятого. Общий холодильник для продуктов стоял в заднем коридоре, но духовкой или плитой пользоваться нельзя. На неделе комендантский час в десять часов, на выходных – в полночь. Другие правила включали в себя запрет курения, незаконных веществ любого вида, хождения на каблуках по паркетному полу (потому что каблуки оставляли царапины; я не стала комментировать каблуки самой мисс Баллантайн), никаких животных, плиток в комнатах, свечей любого вида, ладана, ничего, что горит или может стать причиной пожара.
Ближе к концу мисс Баллантайн сделала паузу на одном правиле. Запрещалось нахождение мужчин выше первого этажа, и она хотела удостовериться, что я никого не пропущу. Ни мужчин, ни парней – никого. Даже просто друзей. Ни братьев, ни других родственников, настоящих или так называемых. Никаких пап или дядей. Лестница и все, что выше, всегда было зоной без мужчин. Я проставила свои инициалы напротив этого правила, и она сделала паузу, словно хотела посмотреть, что я на это скажу.
Это правило было просто древним. И скучным, и перенесенным из другого времени. Но я и так никого не хотела впускать в свою комнату, не важно, какого пола. И если бы в какой-то момент кого-то пригласила, кто бы пришел?
– Хорошо, – сказала я.
– Обычно именно здесь я получаю яростные возражения.
Похоже, моя мама чувствовала себя в безопасности, зная, что наверх нельзя пройти человеку, от которого она сбежала. Я же бежала от чего-то другого. Я увидела нависшее надо мной кольцо из лиц девочек, мерцание костра в лесу, приближающийся удар. А потом потеряла картинку. Это не важно – они не могли знать, что я здесь.
– У меня нет возражений, – ответила я.
Последний пункт клятвы был напечатан жирным шрифтом и подчеркнут. Мисс Баллантайн перед прочтением уделила время рассказу о том, что до этого возбудило мое любопытство. Пансион был основан после трагической смерти Кэтрин в результате инцидента; она ушла слишком рано, вскоре после своего отца. Именно так она и сказала – «инцидента», слово с ноткой загадочности. В завещании Кэтрин передала дом другим молодым девушкам, оказавшимся в беде, которые нуждались в безопасном месте, чтобы укрыться от жестокого, грубого мира за воротами. Пока она жива – мисс Баллантайн постучала себя по костистой груди, – она сделает все, чтобы следовали желаниям Кэтрин. Кэтрин хотела бы, чтобы ее дом стал убежищем в этом опасном, грязном городе. А убежище – это крепость. Крепость надежно защищена секретами.
Последний пункт клятвы был таким:
29. Я
Число лет смущало, так как по прошествии их все подписавшие эту клятву будут мертвы.
Но у меня перехватило дыхание из-за другого. Исключая кровных родственников женского пола, таких как мамы и дочки. Значит, дочке можно было рассказать? Мама подписывала эту клятву – без подписи не смогла бы арендовать десятую комнату – и знала, что ей разрешено рассказывать о владелице дома.
Но она никогда не рассказывала мне о Кэтрин де Барра. Ни разу.
– Снова проблемы? – спросила мисс Баллантайн. Моя ручка зависла над листком. Наверное, она решила, у меня снова приступ.
– Никаких, – сказала я и отметила последний пункт.
Мисс Баллантайн потребовала поставить подпись внизу страницы.
– Спасибо, – произнесла она и как будто с облегчением прижала мою клятву к груди. Казалось, она имела большее значение, чем заплаченные мною деньги. Хотя странно, что она так беспокоилась о заселении последней комнаты – разве не могла дать рекламу в Интернете и в мгновение ока получить жильца?
– Мы так обрадовались, когда ты позвонила, – добавила мисс Баллантайн. – К нам редко приходят наследницы – и дочь Дон Тремпер? Не могу выразить, какая это неожиданность.
Так, значит, она помнила мою маму. Внутри меня запульсировала боль.
– Какая в этом неожиданность? – спросила я. – Я всю свою жизнь знала об этом месте.
– Конечно, знала. Мы не думали, что мисс Тремпер после своего ухода захочет, – она долго подыскивала нужное слово, – чтобы ее дочь жила здесь.
Я так и представила своего отца у ворот, испортившего все. Если бы не он (и я), мама могла бы остаться здесь на целый год или даже дольше.
Мисс Баллантайн подошла к стене и сняла с расположенного высоко крючка ключи.
– Пойдем? – сказала она.
Мы вернулись в фойе – она как-то странно произносила это слово. По лестнице на следующий этаж поднималась какая-то девушка, и мисс Баллантайн остановила ее, резко окрикнув.
– Мисс Чаудхари, у вас же есть минутка?
Девушка повернулась и вежливо улыбнулась, хотя видно было, что до этого спешила попасть на следующий этаж прежде, чем ее заметят.
– Конечно, мисс Би, что случилось? О, привет.
Последнее адресовалось мне.
– Это мисс Тремпер, – ответила за меня мисс Баллантайн. Меня называли так же, как мою маму почти двадцать лет назад. – Комната четырнадцать. Покажете ее?
– Так это правда, – произнесла девушка. – У нас новый жилец.
Она смотрела прямо на меня. Мы раньше встречались? Она была выше и заметно стройнее – на что я сразу отреагировала, втянув живот. А еще исключительно красивой – точеные скулы, огонек в глазах, темные волосы падают на плечи, коричневая кожа, теплая улыбка.
– Комната четырнадцать, – повторила мисс Баллантайн. Ключи все еще лежали в ее украшенной драгоценностями руке. Она не отдавала мне их. – Сегодня в этом доме не останется свободного места.
На лицо девушки легла тень.
– Конечно, без проблем. – А потом обратилась ко мне. – Я – Анджали. Живу на пятом этаже, как и ты.
Она спустилась за ключами (мисс Баллантайн их отдала).
– Приятно познакомиться, – сказала я. И сообщила, что меня можно называть Биной.
– Мисс Чаудхари, подождите минуточку?