Место встречи изменить нельзя (сборник)
Шрифт:
Опознаваемые сидели вдоль стены. Желтовская остановилась посреди кабинета, молча смотрела на них, и я даже забеспокоился: неужели не опознает? А потом понял, что она их просто не видит – глаза в слезах, взгляд отсутствующий.
– Желтовская, я еще раз прошу вас успокоиться, – сказал я как можно мягче. – Посмотрите на этих людей.
Она неожиданно как-то по-детски всхлипнула, кусая губы, удерживала рыдания. Потом вытерла платочком слезы и сказала:
– Вот этот… – И кивнула на Фокса.
– Как его имя, давно ли вы его знаете, при каких
– Имени я не знаю, – почти шепотом сказала Желтовская. – Мы незнакомы. Этот парень – слесарь из жилконторы в Лосинке.
– Вы его часто видите? – «накинул» я.
– Да нет, я вообще его видела один раз – в тот злосчастный день, когда Илью… – И она снова расплакалась.
– А что произошло в тот день? – настырно выяснял я.
– Он пришел к нам проверить отопление…
– И вы вот так, сразу, его запомнили? – спросил я вроде с недоверием.
Она развела руками, ответила просто:
– Да.
– Что вы делали, пока он занимался отоплением?
– Я была на веранде, заканчивала автореферат… Потом он вышел из кухни, сказал, что все в порядке, и ушел. Вот и все, собственно…
Пасюк увел всех из кабинета, остался со мною один Фокс, но что-то не было у меня ни малейшего желания дальше разговаривать с ним. Да и он не проявлял инициативы – ждал, что скажу или сделаю я. А я подумал немного и предложил:
– Рассказали бы вы, Фокс, все чистосердечно, как есть. Ведь за вас ни в чем не повинный человек в камере мается. Совесть-то надо иметь, хоть немножко!
На что Фокс сказал дерзко:
– Он не из-за меня мается. Вы же его посадили, не я…
Не мог я с ним спорить, ну будто оторвалось что-то внутри. Но и на полуслове не остановишься.
– Спорить не будем. Нам все про вас известно – вы активный участник банды. За вами убийство Груздевой…
В кабинет вошли Жеглов и Панков. И я очень обрадовался, что мне можно прекратить этот мучительный для меня допрос. Я поздоровался с Панковым и сказал ему:
– Сергей Ипатьевич, вот этот самый пресловутый Фокс. Вы с ним прямо сейчас займетесь?
Панков кивнул.
Не глядя на Фокса, не спеша снимал он в углу свои красно-черные броненосцы.
И Жеглов, не обращая внимания на Фокса, сказал мне:
– Хорошего шоферюгу подобрал он себе…
– А что? – поинтересовался я.
– Его уже дактилоскопировали. Помнишь заточку, которой накололи Васю Векшина?
– Да…
– Отпечатки пальцев на ней те же, что и у шофера, которого я застрелил, – сказал Жеглов и повернулся к Фоксу: – Ты шофера Есина, что тебя на «студере» возил, тоже не знаешь, конечно?
– Впервые увидел около ресторана, – прижал руки к сердцу Фокс.
– Ну и черт с тобой! – кивнул Жеглов. – Пошли, Шарапов…
Я сказал Фоксу:
– Это следователь прокуратуры товарищ Панков. Я вам уже говорил, он будет заканчивать дело. Он его и в суд оформит.
Фокс вежливо кивнул головой. А я, уступив Панкову место за столом, взял Глеба за плечо, и мы вышли в коридор.
–
– А Груздев?
– Так я же сказал тебе: ночь на дворе, что мы его будем с постели поднимать?..
– Я думаю, с той постели и среди ночи помчишься. И жена его здесь…
– Теленок ты, Володька. Им и домой-то добираться не на чем!
– Ничего, я думаю, они в крайнем случае пешком пойдут. Ну, давай закончим с этим, Глеб, и тогда уж домой.
– Да ты не понимаешь, это ведь на час бодяга…
Мне надоело с ним препираться, и я сам снял трубку, вызвал КПЗ, велел дежурному направить к нам Груздева. Жеглов лениво проворчал:
– Ты, салага, хоть сказал бы дежурному, что с вещами. А то возвращаться придется…
Да, об этом я не подумал. Я перезвонил дежурному – он и в самом деле меня не понял, решив, что мы вызываем Груздева на допрос.
– А коли так, то требуется постановление, – сказал дежурный.
Я заверил его, что сейчас же принесу сам, и Жеглов милостиво согласился продиктовать мне коротенький текст. Постановление заканчивалось словами: «…Изменить меру пресечения – содержание под стражей – на подписку о невыезде из города Москвы». Тут мы опять заспорили – мне казалось правильным написать: «освободить в связи с невиновностью», но Жеглов сказал:
– Ну что ты, ей-богу, нудишь? Если мы так напишем, начнутся всякие вопросы да расспросы. Без конца от дела отрывать будут, а у нас его, дела-то, полны руки! Если же изменение меры пресечения – это никого не касается. Следствие само решает, под стражей обвиняемого держать или под подпиской, понял? Закончим с Фоксом, тогда и для Груздева подписку отменим…
Я действительно в тонкостях этих еще слабо разбирался, не представлял себе, каково человеку жить под подпиской – это ведь значит находиться под следствием; у меня было одно желание – как можно скорее выпустить Груздева на свободу. Поэтому я мирно согласился, дождался, пока Жеглов поставил на бумаге свою знаменитую, в пятнадцать колен, подпись и сбегал в КПЗ. Жеглов тем временем наведался к Панкову, который успел добиться от Фокса твердого уверения в том, что он никогда никаких преступлений не совершал, что все наши доказательства – это чистейшая «липа номер шесть» и следствие никоим образом не должно рассчитывать на какую-нибудь иную позицию в этом, как выразился Фокс, жизненно важном для него вопросе.
– Значитца, так, Шарапов… – сказал мне Жеглов. – Ты тут выруливай с Груздевым, а я пойду еще с Панковым посижу для приличия…
– А с Груздевым попрощаться не думаешь? – спросил я.
– Чего мне с ним прощаться? – холодно сказал Жеглов. – Он мне не сват, не брат…
– Я думаю, перед ним извиниться надо, – нерешительно сказал я.
Глеб захохотал:
– Ну и даешь ты, Шарапов! Да он и так от счастья тебе руки целовать будет!
Мне это не показалось таким смешным – не за что было, по-моему, Груздеву нам руки целовать.