Металлический жаворонок
Шрифт:
Мужчины продолжили расхаживать по комнате. Пройдя несколько километров Скиннер заговорил.
– Я придумал кое-что, что могло бы помочь решить нашу проблему, – объявил он. – Это идиопластическая гортань, с которой работал МакГрегор.
– МакГрегор – это твой шеф, не так ли? – спросил Джик.
– Да. Его давно интересовала проблема людей, перенесших ларинготомию, и примерно неделю назад он рассказал мне о том, что, если верить результатам клинических опытов, эта гортань может стать решением той проблемы.
– …ак она аботает? –
Рыдания, вдобавок к тем разрушениям, что ранее произвёл «Металлический жаворонок», ухудшили ее голос до такой степени, что ее едва можно было расслышать.
– А? Это искусственная гортань с крошечным встроенным моторчиком. Она преобразует нервные импульсы в звуки точно так же, как это делает нормальная гортань. Звук возникает по мановению мысли.
– Единственная трудность – подогнать её под миссис Риттербуш. Обычно, даже если гортань была вырезана, требуется несколько коррекций, и это занимает не одну неделю. Дайте мне подумать.
Скиннер ещё прошелся по комнате, ероша волосы.
– Что ж, – сказал он наконец, – насколько я понимаю, нет никаких реальных причин, по которым мы не могли бы установить миссис Риттербуш очень маленькую гортань, поскольку ее использование будет только временным. И это избавит нас от необходимости точного определения размера.
– … больно? – прогудела Уна.
– Прошу прощения. Я не… о, я понимаю. Нет, не больно. Некоторые пациенты сначала жалуются на болезненность, но это потому, что они неосознанно пытаются использовать естественную гортань, вместо того чтобы позволить идиопластической делать свою работу.
– … звук? – спросила Уна.
На этот раз Скиннер оказался полностью сбит с толку. Джику пришлось поработать переводчиком.
– Думаю, что она хочет знать, как будет звучать ее голос, – сказал он с некоторым сомнением, – Если она не сможет петь очень хорошим голосом, нет смысла возиться с гортанью.
– Это будет зависеть только от нее, – ответил Боб Скиннер. – Всё зависит от того, насколько четко она сможет представить звук, который захочет издать. Если она подумает о качественном звуке, если она твердо будет в этом убеждена, то у нее получится именно такой звук. Большинство людей, которым была установлена идиопластическая гортань, отметили, что их голоса стали намного лучше, чем были раньше.
– Мой совет миссис Риттербуш – посвятить время между сегодняшним днем и концертом прослушиванию песен, которые она собирается спеть, в исполнении какой-нибудь хорошей певицы. А мы займемся поисками очень маленькой гортани для неё.
Уна вытерла слезы. Она пожалела, что так сильно плакала. Все должно было наладиться, а она теперь выглядела совершенно ужасно! Какой в этом смысл?
– … пою, – прохрипела она. – Всё-таки спою.
– Не сомневаюсь, что так и будет, милая, – сказал Джик. – Как жаворонок.
Четыре дня спустя Уна, одетая в ярко-зеленое, богато украшенное платье, стояла перед Бобом Скиннером.
Из-за занавеса до Уны доносился гул зрительного зала. Она старалась не думать о нём. Джойзель Кэбот-Кэбот все утро названивала ей по видео, чтобы выразить сожаление по поводу того, что у нее пропал голос и она не сможет петь.
Хотя Уна каждый раз говорила ей, что к началу концерта с ней все будет в порядке, она и сама до конца в это не верила. К этому моменту она уже так разнервничалась, что ее слегка подташнивало.
– Пожалуйста, откройте пошире, – попросил Скиннер.
Он размахивал гортанью перед ее носом. Это был маленький, розоватый, сморщенный предмет, похожий на детский носок, севший после стирки. Уна с опаской посмотрела на него, закрыла глаза и повиновалась.
На какой-то ужасный миг Уне показалось, что она вот-вот задохнется, но потом она снова смогла дышать.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Скиннер.
Уна открыла глаза.
– Прекрасно, – ответила она звенящим, как колокольчик, голосом.
Скиннер посмотрел на нее почти с благоговением.
– Боже, как изменился ваш голос! – сказал он. – Что ж, удачи.
– Спасибо.
Аккомпаниатор взял несколько первых нот «Темных глаз». Занавес поднялся. С дрожью в коленях Уна вышла на сцену.
Джойзель Кэбот-Кэбот сидела во втором ряду, так близко, что Уна могла разглядеть сапфиры, оправлявшие её ногти. Она смотрела на программку сквозь альмандиновый лорнет, слегка приподняв брови. Что-то в этом зрелище так сильно разозлило Уну, что она забыла о своей нервозности. Она небрежно прислонилась к арфанино и ждала, пока аккомпаниатор подаст ей сигнал. Потом открыла рот.
То, что получилось, стало для самой Уны откровением. Ее голос звучал в точности как у Полы Австралис, только более искренне и чище. Даже если «Металлический жаворонок» работал так, как о нём говорилось в рекламе, она не смогла бы звучать лучше. О, боже. Она имела в виду, О, БОЖЕ!
Она закончила. На мгновение воцарилась полная тишина, и она пыталась понять, что случилось. Затем раздался грохот, гром аплодисментов. Люди нажимали третью кнопку на спинках кресел, ту, что обозначена как «Овации».
Уна стояла у арфанино, раскланиваясь во все стороны и любезно улыбаясь, как она и представляла в своих мечтах. Но приятнее аплодисментов, приятнее звучания ее голоса, приятнее, чем что-либо еще, был вид завистливого, бледно-зеленого выражения на лице Джойзель Кэбот-Кэбот.
Аплодисменты после следующей песни Уны – «Четыре генерала» были ещё более бурными, и Уна все еще принимала их, когда заметила, что Джойзель встала со своего места и, проталкиваясь между зрителями, направилась к проходу. Озадаченная Уна смотрела, как она удаляется в дальний конец зрительного зала.