Метаморфозы вампиров (сборник)

Уилсон Колин Генри

Хитрость удалась. По прибытии в Берлин мы увидели самих себя по бортовому телевизору. Журналист, раздобывший эту "сенсацию", записал её до самого конца, и не позднее чем через двадцать минут запись уже транслировалась из диярбакырской телевизионной станции. Несмотря на заявление Ройбке для прессы, о нашей участи всё равно много гадали, поэтому эта новость распространилась повсеместно. Как следствие, один-два человека, узнавшие нас в берлинском аэропорту, решили, что они ошиблись.

У дома же Флейшмана нам ничего не оставалось, кроме как обнаружить себя. Место было окружено журналистами, и попасть внутрь просто не было возможности. Но здесь мы оба открыли практичную сторону своих психокинетических возможностей: в некотором смысле мы смогли сделать себя "невидимыми", то есть смогли заслониться от направленного на нас внимания и направить его в другую сторону, так что люди нас просто не заметили. Нам удалось

добраться до звонка у парадного входа, прежде чем нас узнали. Толпа сразу же ринулась к нам. К счастью, в интеркоме раздался голос Флейшмана, и дверь открылась, лишь только мы назвали себя. Секундой позже мы уже были внутри, а репортёры грохотали в дверь и выкрикивали свои вопросы через прорезь для почты.

Флейшман выглядел лучше, чем мы ожидали, но явно был измотан. Спустя несколько минут мы уже знали, что его история была аналогична истории Райха: долгая ночь сражения и неожиданное избавление точно в восемь двадцать пять утра — учитывая два часа разницы во времени между Берлином и Диярбакыром. Это сильно подняло мой дух: всё-таки я спас жизни по меньшей мере двух своих коллег и уберёг нас от полнейшего разгрома.

Флейшман также смог рассказать нам о братьях Грау, которые были у себя дома в Потсдаме. Ему удалось связаться с ними ещё утром, до того как репортёры стали глушить все выходящие звонки. Они были обязаны своим спасением тому, что были телепатически связаны. Они поддерживали друг друга в этом ночном сражении так же, как и использовали разумы друг друга для увеличения своих психокинетических сил. Флейшман сделал вывод, что Паразиты пытались разрушить их так же, как и меня, но и здесь их телепатическая связь оказалась их силой. Позже я узнал, что, в отличие от меня, они не противостояли проблеме обезличивания. Они ободряли друг друга, отказываясь принимать её, просто отворачиваясь от неё. Успех использования этой техники разрушения личности очень сильно зависит от того, находится ли жертва в одиночестве.

Следующая задача представлялась совершенно неразрешимой: как добраться до Потсдама и встретиться с Грау, или же как им суметь немедленно приехать в Диярбакыр. Дом был окружён журналистами, и над ним постоянно висел десяток вертолётов. Когда же распространилась весть о нашем присутствии здесь, их число увеличилось чуть ли не до сотни. Любая попытка связаться с Потсдамом вынудит репортёров помчаться туда, так как местные звонки перехватить гораздо легче, чем междугородные. Насколько нам было известно, имя братьев Грау ещё не всплывало в этой истории, так что, вероятно, у них пока сохранялась какая-то свобода передвижения.

Выход нашёл Флейшман. После часа, проведённого с нами, он чувствовал себя намного лучше, процесс восстановления его разума проходил гораздо легче, чем в случае с Ройбке. История моей победы повлияла на него так же, как и на Райха — к нему вернулись прежние оптимизм и решительность. И вот Флейшман неожиданно заметил:

— Мы узнали о Паразитах одну интересную вещь. Ошибочно считать, что они существуют в каком-то пространстве. Толпа, атаковавшая меня здесь, должна была быть более-менее той же самой, что и нападала на вас в Диярбакыре — в противном случае их атаки не прекратились бы одновременно.

Я и Райх задумывались об этом и раньше, но Флейшман сделал из этого ещё один вывод:

— Тогда мы здорово заблуждаемся, рассматривая разум в терминах физического пространства. В ментальном смысле всё пространство вселенной каким-то образом стянуто в одну точку. Паразитам не пришлось путешествовать, чтобы добраться от сюда до Диярбакыра. Они уже были в двух местах одновременно.

— И в Потсдаме тоже, — заметил Райх.

Следующий вывод мы сделали все одновременно: если Паразиты сейчас были, в некотором смысле, в Потсдаме, тогда и мы были там.

Ну конечно, ведь это очевидно! Люди существуют в физическом мире только потому, что недостаточно сильны, чтобы войти в собственный разум. Человек, который может надолго уйти в себя, вырывается из пространства и времени, в то время как человек, пялящийся в окно и зевающий от скуки, вынужден проживать каждую минуту и каждую милю. Наша сила против Паразитов основана на точно такой же способности погрузиться в самих себя и громить их на их же территории. Человек, плавающий на поверхности, лёгкая добыча для акул — но человек в акваланге и с гарпуном находится уже в равных с ними условиях. А значит, если мы могли проникнуть в свой разум, то могли и войти в то же царство беспространственности и безвременья, что и Паразиты. Братья могли телепатически связываться друг с другом — почему тогда мы не можем связаться с ними?

Однако на это был простой ответ: мы понятия не имели, как это делается. Мы знали, что телепатическая связь основана на способности разума того же рода, что и телекинез,

но это нам совсем ничего не говорило. Поэтому мы выключили свет и начали экспериментировать, сидя за столом. Войди кто-нибудь в комнату, он бы решил, что мы проводим спиритический сеанс: головы склонены, руки соединены в замкнутый круг.

Я предпринял попытку первым. Как только мы расселись, я послал им ментальный сигнал: "Вы готовы?" Никакого результата. И вдруг внезапно, к своей неописуемой радости, я, казалось, услышал в своей груди голос Райха: "Вы готовы?" Я отозвался: "Да, ты слышишь меня?" "Не очень ясно," — ответил он.

Флейшман подключился к нашей игре только через десять минут, к этому времени мы с Райхом наладили между собой отчётливую связь. Очевидно, это произошло потому, что мы, подобно братьям Грау, привыкли друг к другу. Но через некоторое время мы могли принимать и мысленные волны Флейшмана, звучавшие словно далёкий голос. Теперь мы знали, что можем связаться друг с другом. Но сможем ли мы войти в контакт с Грау?

Прошёл долгий и изнурительный час, и я чувствовал себя, словно потерявшийся в горах, отчаянно зовущий на помощь. Я продолжал слать ментальные сигналы Луису и Генриху Грау, но они оборачивались обыкновенными словами, как если бы я просто выкрикивал их имена. Но, чтобы связаться с ними, надо было послать чистый порыв, без всяких слов.

И тут Райх сказал: "Кажется, я что-то получил". Мы все напряглись, стараясь отослать назад сигнал "Послание принято". Вдруг, с поразительной ясностью, заставившей нас подпрыгнуть, мы услышали голос, казалось, кричавший нам в ухо: "Я слышу вас. Чего вы хотите?" Мы переглянулись в изумлении, смешанном с торжеством, затем снова закрыли глаза и удвоили свои усилия. Громкий, ясный голос сказал: "Не все сразу. Кто-нибудь один. Райх, давайте вы, ваш сигнал кажется самым чётким".

Получилось, словно в односторонней связи между Берлином и Потсдамом наладился второй канал связи. Мы чувствовали, как разум Райха выбрасывает послания подобно вспышкам энергии: "Вы можете приехать в Диярбакыр?" Ему пришлось повторить это около десяти раз. Слушая его, мы сами собой принялись помогать ему. В ответ Грау сначала запротестовали: "Кто-нибудь один", и тогда, совершенно неожиданно, мы как будто попали в ногу с Райхом, просто используя свои ментальные передатчики для усиления и отправки егосигнала. Грау немедленно отозвались: "Вот так лучше. Теперь вас слышно отчётливо". С этого момента исчезли все трудности. Мы даже смогли описать им своё положение, как если бы разговаривали по телефону. В течение всего этого времени мы были не в комнате, мы полностью ушли в себя, словно в молитве. Я понял, что причиной плохого усиления было то, что я недостаточно глубоко вошёл в свой разум, был слишком близок к поверхности. Препятствие этому было довольно простым: стоило мне погрузиться слишком глубоко, как меня сразу же начинало клонить ко сну. Язык, значения слов принадлежат царству тела, и внести их в глубины разума так же тяжело, как и внести в сон логичную мысль. Я упомянул об этом, потому что именно тогда впервые осознал, насколько всё-таки велико наше незнание. Эти глубокие пространства разума в основном населены воспоминаниями и снами, плывущими по течению подобно огромным рыбам. Здесь крайне тяжело сохранять какое-либо чувство направления, отличать реальность от иллюзии. И всё-таки для действительно эффективной телепатии "отсылать" сообщения приходится именно с этой глубины.

Впрочем, в данном случае это не имело значения. Райх, Флейшман и я поддерживали друг друга — только в таком опыте можно понять полный смысл фразы "мы члены друг другу" [115] .

После окончания разговора с Грау мы чувствовали себя необычайно счастливыми и освежёнными, словно пробудившись после глубокого и спокойного сна. Флейшман снова выглядел по-прежнему. Его жена, принёсшая нам кофе, до этого явно с трудом сдерживавшая враждебное отношение к Райху и ко мне, смотрела на него в изумлении и, очевидно, изменила своё отношение к нам. Между прочим, интересно отметить, что нескрываемая нежность Флейшмана к ней — она была на тридцать лет моложе его, и они поженились всего год назад — как-то сама передалась нам с Райхом, и мы смотрели на неё с любовью — как к своей собственной женщине, — смешанной со страстью и интимным знанием её тела. Она просто попала в наш телепатический круг и по существу стала женой всех нас троих. Следует также отметить, что страсть, которую испытывали Райх и я, не была обыкновенным мужским желанием овладеть незнакомой женщиной, так как мы, так сказать, уже овладели ей — через Флейшмана.

115

К Ефесянам 4:25.