Метаморфозы вампиров (сборник)

Уилсон Колин Генри

К трём часам ночи репортёры в вертолётах устали нас караулить, кроме того, их число было гораздо больше разрешённого Нормами городской воздушной безопасности. Но толпа на улице не уменьшилась, и улица была забита машинами со спящими журналистами. Мы поднялись на чердак и подставили лестницу к световому люку. В три двадцать над домом раздался звук вертолёта, и мы быстро открыли люк. Вертолёт завис, и оттуда нам сбросили верёвочную лестницу, по которой Флейшман, я и затем Райх залезли быстро, как только могли — прежде чем репортёры внизу смогли понять, что происходит. Братья Грау помогли нам забраться в машину, втянули лестницу, и вертолёт отлетел с максимальной взлётной скоростью. Операция была проведена без сучка и задоринки. Журналисты были уверены, что мы никак не могли вызвать вертолёт, поскольку у них в машинах были перехватывающие

устройства (конечно же, строго запрещённые). Поэтому, если кто-то из них и заметил летящую машину, то они скорее всего решили, что это ещё один репортёр или же патруль Службы воздушной безопасности. Во всяком случае, мы добрались до аэропорта без признаков преследования. Пилот предварительно радировал на ракету, и к трём тридцати пяти мы уже были на пути в Париж. Мы решили, что нашим следующим делом будет разговор с Жоржем Рибо.

С рассветом мы приземлились на Ле-Бурже. Конечно, мы могли бы сесть в более удобном воздушном аэропорту над Елисейскими Полями, но там надо было посылать запрос на посадку, а это могло привлечь репортёров. Поэтому мы взяли воздушное такси от Ле-Бурже до центра Парижа, и уже через двадцать минут были на месте.

Теперь нас было пятеро, и мы были почти неуязвимы — до тех пор, пока кто-нибудь случайно нас не узнает. Но с нашими разумами, "соединёнными последовательно", мы могли создать нечто вроде стены, чтобы отклонить внимание любого, кому случится взглянуть на нас. Естественно, люди "видели" нас, но восприниматьнас они не могли. Способность к пониманию или усвоению зависит от способности к восприятию (что иллюстрируется, например, случаем, когда вы читаете что-нибудь, а ваши мысли при этом где-то далеко). Большинство предметов, на которые мы смотрим, не воспринимаются нами должным образом просто потому, что они не заслуживают нашего внимания. Вот и мы не допускали "замыкания внимания" на нас какого-нибудь зеваки — по тому же принципу, что и давать собаке палку в пасть, чтобы она не кусалась. Идя по Парижу, мы были фактически невидимы.

Наша единственная надежда возлагалась на внезапность. Если Паразиты следили за нами, то нам уже ничто не могло помочь встретиться с Жоржем Рибо, поскольку они могли предупредить его ещё за несколько часов до нашего появления. Но, с другой стороны, предыдущей ночью они потерпели сокрушительное поражение, и вполне могли потерять свою бдительность. На это-то мы и надеялись.

Нам пришлось подобрать газету, чтобы выяснить, где находится Рибо — сейчас он был известен, как никогда прежде. Оставленный кем-то экземпляр "Пари Суар" поведал нам, что Рибо был в клинике "Кьюрел" на бульваре Гаусмана, где оправлялся от какого-то нервного потрясения — мы знали, что это означает.

Теперь необходимо было применить силу, хотя мы всё ещё противились самой мысли об этом. Клиника была слишком мала, чтобы проникнуть в неё незамеченными. Но время — пять утра — гарантировало, что народу там будет мало. Заспанный дежурный, возмущаясь, выглянул из своей комнаты, и пять разумов схватили его, сжав его намного сильнее, чем это могли бы сделать пять пар наших рук. Он глазел на нас, не понимая, что происходит. Флейшман мягко спросил его: "Вы знаете, в какой палате находится Рибо?" Он полубессознательно кивнул — нам пришлось ослабить свою хватку, чтобы позволить сделать ему даже это. "Отведите нас к нему," — велел Флейшман. Человек открыл автоматическую дверь и повёл нас внутрь. Появившаяся медсестра поспешила было к нам навстречу со словами: "И куда это вы собираетесь идти?" — но секундой позже она уже также энергично вела нас по коридорам. Мы спросили её, почему здесь нет журналистов.

— В девять мсье Рибо даёт пресс-конференцию, — ответила она. У неё хватило воли добавить: — Думаю, вы могли бы подождать до тех пор.

Мы встретили двух ночных нянь, но они, должно быть, сочли наш визит вполне естественным. Палата Рибо находилась на самом верхнем этаже здания — это была специальная отдельная палата. Двери в эту секцию открывались только специальным кодом, но, к счастью, ночной дежурный знал его. Флейшман сказал спокойно:

— Теперь, мадам, нам придётся попросить вас подождать снаружи, и не пытайтесь уйти. Мы не причиним пациенту вреда. — В этом, конечно, мы не были совсем уверены, Флейшман сказал это, чтобы успокоить её.

Райх отодвинул занавеску, и шум разбудил Рибо. Он был небрит и выглядел очень больным. Увидев нас, он на какой-то

миг безучастно уставился на нас, затем произнёс: "А, это вы, господа. Я знал, что вы можете прийти."

Я заглянул в его мозг, и увиденное ужаснуло меня. Он выглядел словно город, все жители которого были вырезаны, а на их месте расположились солдаты. В нём не было Паразитов — в этом просто не было необходимости. Рибо в ужасе сдался им, и они проникли в его мозг и захватили все его центры привычек. Разрушив их, они фактически сделали его беспомощным, так как теперь каждое действие ему приходилось делать с невероятным усилием, через напряжение своей воли. Мы совершаем большинство своих жизненных актов посредством этих центров: дышим, едим, перевариваем пищу, читаем, отвечаем другим людям. В некоторых случаях — у актёра, например — эти центры по существу являются результатом усилий всей его жизни. Чем замечательнее актёр, тем больше он полагается на свои привычки, и только высшие пики проявления его искусства обязаны его свободной воле. Уничтожить на глазах человека его центры привычек гораздо более жестоко, чем убить его жену и детей. Это его совершенно оголяет, делает его жизнь такой же невозможной, как если бы с него содрали кожу. И Паразиты сделали это, а затем быстро заменили старые центры новыми. Некоторые из них были сохранены: отвечающие за дыхание, речь, манеру поведения (которые наиболее важны, чтобы убедить людей, что он тот же самый Рибо и находится в здравом уме). Другие же были устранены полностью — например, привычка к глубокомыслию. Также был установлен ряд новых реакций. Мы стали "врагами" и возбуждали в нём безграничную ненависть и отвращение. По существу, он чувствовал это по своей собственной воле, но если бы он не сделал такой выбор, половина его центров снова была бы уничтожена. Другими словами, сдавшись Паразитам, он остался "свободным человеком" — в том смысле, что был жив и мог сам определять свои поступки. Но его сознание было на их условиях: либо такое, либо вообще никакого. Он был полным рабом, как человек с приставленным к виску пистолетом.

Поэтому, стоя вокруг его кровати, мы не смотрели на него как мстители. Мы чувствовали жалость и ужас. Это было всё равно что смотреть на изуродованный труп.

Мы молчали. Четверо держали его — с помощью психокинеза, разумеется, — пока Флейшман быстро обследовал его мозг. Мы не знали, можно ли было его вернуть к прежнему состоянию — это прежде всего зависело от его собственных сил и мужества. Всё, что было ясно — это то, что ему придётся проявить огромную силу воли, гораздо большую, чем ту, которую он проявил в схватке с Паразитами перед своей капитуляцией.

На размышления времени больше не было. Наша сила убедила его, что ему придется бояться нас также, как и Паразитов. Мы вошли в центры его мозга, контролировавшие его двигательные функции, и запомнили их комбинации. (Трудно объяснить это нетелепатам, но связь с другим мозгом зависит от знания определённой "комбинации", являющейся его ментальной "длиной волны" — это делает возможным дистанционное управление.) Флейшман говорил с Рибо мягко, убеждая его, что мы остались его друзьями, и что мы понимаем, что он не виноват в "промывке мозгов". Если бы он доверился нам, он бы освободился от Паразитов.

Затем мы ушли. Сестра и дежурный проводили нас вниз. Мы поблагодарили дежурного и дали ему чаевые в долларах (к тому времени доллар стал мировой валютой). Менее чем через час мы были на полпути в Диярбакыр.

Наш ментальный контакт с Рибо позволил нам узнать, что случилось после нашего ухода. Ни дежурный, ни медсестра никак не могли понять, как нам удалось заставить их проводить нас к Рибо — они не могли поверить, что это произошло не по их воле. Поэтому они не стали поднимать шума. Сестра вернулась к Рибо и увидела, что он проснулся. Ему явно не причинили вреда, и она решила никому ничего не рассказывать.

Когда мы совершили посадку в Диярбакыре, Райх сказал:

— Семь часов. До его пресс-конференции осталось два часа. Будем надеяться, что они не... — его прервал крик Флейшмана, согласившегося поддерживать постоянный телепатический контакт с Рибо. Он сказал:

— Они всё знают... Они атакуют во всю мощь.

— Что мы можем сделать? — спросил я. Затем попытался сконцентрироваться и использовать полученные сведения о мозге Рибо, чтобы восстановить контакт, но безрезультатно. Словно крутишь настройку приёмника, забыв включить его в сеть. Я спросил Флейшмана: