Метель
Шрифт:
– За кого ты меня держишь, господин Великий Магистр? За неразумного чилийского лоха? – искренне возмутился Николаич. – Я что же, по-твоему, не отличу свежую кровь от рябинового сока? Кровь это, гадом буду…. Ага! Вон и труп валяется, с которого всё это натекло…
– Труп? Чей – труп?!
– Лошадиный, лошадиный…. Не переживай ты так, родной! Пойдём, взглянем, полюбопытствуем…
Метрах в двадцати пяти от кожаного возка из молоденького ельника, действительно, торчали – прямо в безоблачное голубое небо – чёрные конские копыта.
«Гнедая рослая лошадка, чёрный кожаный возок…. Ну, да, встречались этой ночью, как же, помню. Чуть не задавили меня тогда,
– Скорее всего, лошадь – при столкновении со стволом рябины – сломала обе передние ноги, – вдумчиво предположил управляющий Нефёдова. – Потом её, беднягу, очевидно, пристрелили из жалости. В правом конском виске наличествует круглая дырка от пистолетного выстрела…. Ага, потом неизвестные пассажиры возка выпрягли двух оставшихся коняшек, сели на них верхом и – фьють! Ускакали…
– Да кто они такие, эти пассажиры? Откуда взялись?
– Какие-нибудь «реконструкторы» – типа вас. Мало ли всяких чудаков, любящих подражать героям Прошлого, живёт на этом свете? И не сосчитать…. Лошадей и возок они, естественно, арендовали. Например, в Жабино, это всего лишь в трёх километрах от Шадрино. Там тоже нынче выстроено полноценное поместье – с большой конюшней, дельной псарней и, даже, с бревенчатой церквушкой, возведённой по старинным чертежам…. Правда, на шкуре безвременно усопшей кобылы имеется овальное клеймо с дурацкой надписью, мол: – «Конный заводъ графа Орлова, 1809 годъ». Шутников развелось – как оголодавших комаров в берёзовом весеннем лесу. Иосифа Сталина на них, безобразников, нет…. Наши дальнейшие действия, господин Великий Магистр?
– Мобильная связь так и не восстановилась?
– Никак нет! Полная тишина в эфире, словно бы все космические спутники единовременно вышли из строя.
– Едем к палатке профессора! – принял решение Пётр. – Вдруг, у нашего чокнутого уфолога имеются свежие новости?
Николаич газанул, микроавтобус, отчаянно и надсадно взревев, выехал на просёлок.
– Едем вниз, на первом перекрёстке уходим направо, – коротко пояснил Петька. – Дальше я покажу…
А про себя он, целенаправленно борясь с откровенной паникой, рассуждал: – «Если, всё же, произошёл обещанный Иваном Фёдоровичем пробой во Времени? Глупость, конечно же, полная и безрассудная…. Но, если предположить – только на пару-тройку минут? Просто так предположить, без всяких далеко идущих последствий…. Тогда получается, что я примерно час провёл в самом начале 1812-го года. Причём, даже успел жениться – на девушке с небесными, невероятно синими глазами…. Ладно, не стоит излишне увлекаться нездоровыми фантазиями. Не стоит, честное слово! Была обычная литературная «реконструкция», не более того. Повторяю, не более того! Овальное графское клеймо на лошадиной шкуре? Чей-то глупый и несмешной прикол, понятное дело…. Сейчас и уважаемый профессор Гафт это непременно подтвердит. По крайней мере, было бы совсем неплохо, чтобы он всё подтвердил и успокоил…
Остановив микроавтобус у кромки глубокой канавы будущего газопровода, они поднялись на пологий холм и вскоре вышли к приметной красно-бурой палатке.
На прежнем месте догорал, загадочно мерцая бордовыми и аметистовыми углями, ленивый костерок, рядом с которым и обнаружился старенький профессор, сидящий, безвольно уронив руки к земле, на толстом берёзовом чурбаке. Лохматая голова уфолога была наклонена к заснеженной
– Он живой? – забеспокоился Пётр.
– Живее не бывает, – успокоил Николаич. – Храпит, дай Бог каждому! И, это…, перегар ощущается характерный, сивушный. Алкоголик учёный, мать его! Тьфу, да и только!
Управляющий Нефёдова, присев перед сугробом, подобрал очки, старательно протёр их стёкла о собственную штанину и аккуратно водрузил оптическое приспособление на длинный нос Ивана Фёдоровича. После чего строго скомандовал:
– Рота, подъём! Тревога! Общее построение! В ружьё!
Профессор дисциплинированно вскочил на ноги, вытянулся в струнку и, испуганно глядя на неожиданных посетителей дикими со сна глазами, доложил – на удивление дельно:
– Старший лейтенант запаса Гафт! На вверенном мне важном объекте всё спокойно! Никаких негативных происшествий не наблюдалось! Готов к труду и обороне!
– Это хорошо, что готов, – ехидно улыбнулся Николаич. – Вольно, служивый! Расслабься и успокойся. Садись обратно на свой чурбачок…. Сел? Скажи-ка, старший лейтенант, не заглядывал ли к тебе на уютный огонёк – уже после рассвета – господин Нефёдов? В сопровождении юной и прекрасной спутницы, так сказать?
– Нефёдов? Это который известный местный олигарх и буржуй? Не имею чести – быть знакомым с ним…
– Имеются в виду – Глеб и Ольга, – доходчиво пояснил Пётр. – Иван Павлович, вы меня узнаёте?
– О, господин Пьер! – обрадовался старик. – Конечно же, узнаю! Глеб и Ольга? Нет, они сегодня не удостаивали меня визитом. Как вы тогда ночью уехали в Ненарадово, так и всё – больше я их не видел. Они что же, потерялись? Наверное, просто уединились в каком-нибудь спокойном уголке, подальше от чужих, не в меру любопытных глаз. Дело молодое. Я сразу, с первого же взгляда понял, что между ними имеются любовные отношения. Очень симпатичная пара, знаете ли…
А вот глаза профессора были какими-то странными и умоляющими, будто бы хотели сказать нечто совсем другое.
– Николаич, будь другом, осмотри внимательно палатку! – непринуждённо попросил Петька. – Вдруг, да обнаружится там чего интересного…
Дождавшись, когда управляющий Нефёдова отойдёт от них, пожилой уфолог сбивчиво и горячо зашептал:
– Пьер…. Тут такое произошло. Такое…. Вы-то, сразу видно, что свой. В том смысле, что человек мыслящий, не закостенелый в убожестве общепринятых штампов. Наверное, поймёте меня правильно. А, вот, ваш сегодняшний спутник…. Право, не знаю, можно ли при нём рассказывать обо всём? У данного субъекта глаза такие нехорошие…. Холодные, очень колючие и бесконечно-недоверчивые….
– Пожалуй, действительно не стоит излишне откровенничать с малознакомыми людьми, – подумав пару-тройку секунд, согласился Пётр. – Ничего, я непременно что-нибудь придумаю.
Вернувшись, Николаич отрицательно помотал головой и с неприкрытой досадой сообщил:
– Нет там абсолютно ничего интересного! Приборы всякие шумят-гудят, лампочки – как сумасшедшие – мигают всеми цветами радуги, самописцы шуршат. Хрень сплошная, как любит выражаться известная вам Ольга…. Ещё, ко всему прочему, деревенской самогонкой там воняет нестерпимо. А на раскладном столике бурый мышонок старательно обкусывает шмат сала. Наглый такой, деловой до неприличия, на меня не обратил ни малейшего внимания…. Куда, Магистр, дальше поедем?