Метель

Чулков Георгий Иванович

— Мне? Но кто бы мог мне открыть ее? Кто? Я с вами, князь, не беседовал никогда.

— Зато вы не раз, я думаю, беседовали с княгинею, — злобно рассмеялся князь.

Англичанин помолчал.

— Если я вас верно понял, князь, — сказал он спокойно, опять поднимая брови, — вы намекаете на то, что княгиня не сдержала слова, данного ею восемнадцать лет назад. Но леди нельзя подозревать в этом. И тот, кто подозревает ее в этом, безнравственный человек. Значит вы, князь, безнравственный человек.

— Очень может быть, — презрительно

усмехнулся князь.

Мистер Джемс поднял брови.

— Русский характер очень странный характер. Если сказать русскому, что он безнравственный человек, он не считает себя оскорбленным. Ему как будто бы это льстит.

— Довольно, — сказал князь, — кажется, вам больше нечего мне сказать.

— Нет, мне есть что вам сказать.

— Говорите.

— Намерены ли вы освободить княгиню от данного ею слова?

— Нет, не намерен. Я сам. Я знаю, что делать.

— А! — протянул мистер Джемс. — В таком случае я застрелю вас.

— Что? — удивился князь. — Меня?

— Да, вас. Я решил убить вас на поединке.

— Странно, — пробормотал князь. — Англичане, кажется, не признают дуэли.

— На островах нельзя, а на континенте можно. Я завтра пришлю к вам моих друзей.

— Уходите, — сказал князь. — Я устал. У меня тоска. Уходите поскорее.

— А все-таки я завтра пришлю к вам моих друзей. Но хорошо, однако, что вы не антропософ по крайней мере.

Мистер Джемс, исполненный достоинства и даже важности, удалился из княжеского кабинета, оставив Алексея Григорьевича в недоумении.

На другое утро к изумленному князю приехали два джентльмена. Один — из английского посольства, весьма представительный господин, в смокинге, с моноклем, другой — корреспондент Times. Они объяснили князю, что мистер Джемс считает себя оскорбленным некоторыми замечаниями князя об особенностях английского характера и требует удовлетворения.

Князь рассеянно выслушал джентльменов.

— Мне очень не хочется драться с мистером Джемсом, — сказал он искренно. — Я готов извиниться. Я в самом деле сказал неосторожно, что англичане не обижаются, когда их называют чудаками. Конечно, это несправедливо и неверно. Я извиняюсь.

Но джентльмены объяснили, что мистер не может удовлетвориться подобным извинением, что лишь поединок может разрешить это печальное недоразумение.

— Хорошо — вздохнул князь. — Придется драться, очевидно.

И через три дня в самом деле состоялась дуэль.

Князь был очень недоволен этой историей. В сопровождении двух своих секундантов, — одного графа, очень светского и успевшего пожить человека, дальнего своего родственника, и другого, совсем юного корнета, которого ему привез Паучинский, князь в десять часов утра выехал на место поединка. Господа секунданты выбрали местечко за Новою Деревнею, у так называемой Красной Мельницы. Противники должны были съехаться в автомобилях.

В то утро было весьма морозно, но, по счастью,

не было ветра. И день был солнечный. Накануне выпало много снегу, и теперь ели стояли, обложенные все белыми подушками. Когда подъехал князь, джентльмены были уже там. Все трое курили. Корреспондент, самоотверженно шагая по цельному снегу, поставил барьер и указал место противникам.

— Не хотите ли мириться? — крикнул сердито князь, не дожидаясь уговора секундантов. — Я всяческие приношу извинения.

Мистер Джемс поднял один палец и помахал им перед носом в знак несогласия.

Он сбросил шубу и вышел на площадку первый. Прихрамывая на одну ногу, поплелся и князь на свое место с кислою и капризною гримасою.

После счета, как было условлено, противники стали сходиться. Мистер Джемс шел бодро, целясь, и не задерживал шага. Князь даже поднять пистолет медлил и шагал в рассеянности, как будто не замечая наведенного на него дула. Мистер Джемс выстрелил первый и промахнулся. Князь улыбнулся и выстрелил в воздух.

— Так нельзя, — сказал джентльмен из посольства. — Если вы, князь, будете стрелять в воздух, дуэль не может продолжаться.

— Да, да! — подтвердил и мистер Джемс.

— Тем лучше, — совсем откровенно засмеялся князь.

— Как? Вы будете стрелять в воздух? Вы ехали сюда с таким намерением? — строго спросил князя корреспондент.

— Ехал без намерения, — все еще улыбался князь. — А вот увидел снег и солнце и полюбил мистера Джемса. Не могу я в него стрелять, как хотите.

Джентльмен заговорил громко по-английски, пожимая плечами и сохраняя торжественную важность. А князь махал уже перчаткой шоферу, чтобы он подъехал поближе.

— Я пока мирюсь, — сказал мистер Джемс, шагая по цельному снегу и протягивая князю руку. — Я хочу мириться. Надо понять русский характер. Но, может быть, я вызову вас еще раз. Потом. Я подожду.

Князь уронил в снег перчатку и, не поднимая ее, протянул руку.

— Домой! — крикнул он шоферу и пошел торопливо к автомобилю, прихрамывая.

Так пришлось князьям Нерадовым — отцу и сыну — почти одновременно участвовать в поединках, но по причинам совсем различным, однако. Впрочем, судьба готовила господам Нерадовым и другие испытания, более трудные и ответственные.

II

Однажды, после пьяной и нелепой ночи, князь Игорь Алексеевич, вернувшись на рассвете домой на Сергиевскую, нашел у себя письмо от Татьяны Александровны Поляновой.

Танечка назначала князю свидание в час дня в Казанском соборе.

Князь представил себе ее милые чуть косящие глаза под пушистыми ресницами, строгие брови и свежий, крепкий рот, ее нежные руки с продолговатыми пальцами, ее мягкий и певучий говор, и тихо засмеялся, вдруг почувствовав, что любит Танечку и что теперь уж не спутает никогда этого чувства ни с чем иным.