Метели, декабрь
Шрифт:
Мне в свое время приходилось сопоставлять разные редакции «Минского направления». Работа, конечно же, была интересной, необходимой, но требовала терпения. Однако я только перечитывал написанное художником. А у писателя хватало решимости, душевной силы и человеческого упорства, чтобы еще и еще раз скрупулезно вдумываться в каждое слово уже отданной на суд читателя книги и с полешуцкой настойчивостью искать все новые и новые варианты там, где прежний текст казался недостаточно выразительным. «Вижу в этом личную авторскую ответственность за литературную судьбу своего романа», — замечал Мележ. Так же настойчиво шлифовал он свои ранние рассказы, готовя их для новых публикаций.
Принципиальность писателя в жизни и литературных оценках, его требовательность к себе с годами
На волне такой требовательности возникла «Полесская хроника». Рождалась она, эта главная книга писателя, не только в радостях напряженного труда, но и в муках сомнений, раздумий и поисков. Да иначе вряд ли и могут появиться сколько-нибудь значительные произведения.
Непосредственная работа над «Полесской хроникой» началась в 1956 году. Однако замысел создать произведение о родном Полесье жил в душе Мележа давно. И еще в 1946 году автор в рабочем блокноте сделал пометку: «Написать повесть о Полесье». Имелось в виду, что это будет книга о мелиораторах, «о борьбе полешуков с природой» в послевоенное время. Приступая через десять лет к осуществлению давнего замысла, писатель уже видел в своем воображении не повесть, а «роман о простых людях белорусского Полесья». Однако и тогда он еще собирался писать о мелиораторах, но более ранней, предвоенной поры. Об этом свидетельствуют сохранившиеся отрывки из романа «Время надежд», который и был первым реальным подступом к «Полесской хронике». «Я начал писать с предвоенного времени, но, едва закончил главку, вынужден был остановиться. Мучительная неуверенность в том, что вещь задумана хорошо, наилучшим образом, еще долго сдерживала меня. Наконец, я вынужден был отказаться и от этого замысла и пойти далее, к истокам жизни, о которой хотелось рассказать. Так, наконец, определился характер романа „Люди на болоте“, его содержание, его смысл», — отмечал писатель, рассказывая, как постепенно выкристаллизовывался и приобретал свою масштабность замысел «Полесской хроники».
В 1960 году «Люди на болоте», начавшие цикл полесских романов, были завершены. Но автору уже стало ясно, что его замысел, который в процессе работы все более усложнялся, далеко не исчерпывается этим романом. «Логика развития событий и характеров требовала продолжения», — подчеркивал прозаик. И он начал писать роман «Дыхание грозы», оконченный через пять лет — в 1965 году.
Большой читательский, общественный успех романов «Люди на болоте» и «Дыхание грозы», отмеченных Ленинской премией, оказался для Мележа приятной и самой крупной неожиданностью за все годы его писательской работы. Но в этом успехе не было ничего случайного, ибо мележевская дилогия о Полесье стала действительно выдающимся произведением. И писалась она на самых высоких взлетах вдохновения, с такой страстью, полнотой самоотдачи, на какую способен только крупный художник, когда он говорит о своем кровном, родном и близком, о том, что затрагивает самые заветные струны его души, вынашивается всей его жизнью.
«Я широко видел поле, по которому шел, чувствовал в нем себя и работником, и хозяином. Но, что особенно важно, поле это я не только знал, я любил его. Потому что поле, по которому я шел, это было мое поле. Это была жизнь близких мне людей и моя жизнь. Я писал о них и одновременно о себе. Это было, думается, хорошее взаимное единение героев, времени и автора», — говорил писатель, рассказывая об истории возникновения «Полесской хроники».
Прочно опираясь на факты самой действительности, Мележ щедро наделял своих героев собственными переживаниями, использовал реальные биографии знакомых с детства людей,
В полесских романах, отмечал прозаик, «выдуманные, литературные образы. И все же — может, это и покажется странным — я и сам, зная все, как-то не хочу согласиться, что герои мои — только литература. Просто литературные образы. Созданные моим вымыслом, они неожиданно стали жить своей независимой жизнью и для меня сделались живыми, как и для наивных читателей. Я думаю, что это случилось потому, что они „выдуманы“ из живой жизни, той жизни, которая — я хорошо помню — была на самом деле. Была такой, какой я хотел снова оживить ее в моей книге…»
Что ж, в этом своем убеждении Мележ не ошибся. Ему уже в двух первых романах «Полесской хроники» действительно удалось создать масштабные человеческие характеры Василя Дятла и Ганны Чернушки, Апейки и Миканора, старого Глушака и его сына Евхима и других героев, выписанных настолько пластично, рельефно и ярко, с таким глубоким проникновением в их внутренний мир, что литературные персонажи кажутся живыми людьми. Эти характеры имеют яркое национальное своеобразие и в то же время отличаются глубокой общечеловеческой содержательностью. Своими корнями они восходят к глубинам народной жизни, истории белорусского края и вместе с тем концентрируют в себе важнейшие черты своего времени, особенности целой исторической полосы в развитии нового общества — тех напряженных, наполненных обостренным социальным драматизмом и огромной созидательной работой лет, когда происходило становление Советской власти, государственности, а потом осуществлялся тот «великий перелом» в сельской жизни (да и в жизни всей страны), которым закладывались основы социалистического хозяйствования в деревне.
На целое десятилетие растянулась работа над последним романом «Полесской хроники» — «Метели, декабрь». Сказывалась опять-таки высокая требовательность Мележа. Получив широкое признание, он уже никак не мог позволить себе хоть в чем-либо отступить от того уровня, который был достигнут в дилогии.
Подводило и подорванное войной здоровье. Оно с годами катастрофически ухудшалось. И может быть, самая главная трудность для автора состояла в том, что в этом романе ему предстояло писать о самом сложном и самом драматичном периоде коллективизации. Это налагало особую ответственность на художника, который ставил перед собой задачу быть исторически точным, стремился показать через личное «страсть эпохи», глубоко осмыслить философию поведения героев, времени, осветить роман взглядом автора.
Впервые роман «Метели, декабрь» был напечатан в белорусском журнале «Полымя» (№№ 3–5 за 1976 год). Отдельное издание книги вышло в 1978 году, уже посмертно. Книга эта считается неоконченной. Однако она имеет свою целостную внутреннюю структуру и даже отчетливую сюжетную завершенность.
Так сначала считал и сам автор. В своем последнем интервью он отмечал: «Только что окончил новый роман „Метели, декабрь“, который продолжает полесскую дилогию. И в то же время это самостоятельное и по сюжету, и по проблематике произведение».
Как показывают материалы из архива Мележа, в дальнейшем писатель собирался написать еще два романа («За осокою берег» и «Правда весны»), которые должны были исчерпать тему коллективизации и завершить весь полесский цикл.
Такое решение (ограничиться хронологическими рамками коллективизации) уже было вынужденным. Более ранние замыслы шли намного дальше, автор намеревался провести героев «Полесской хроники» и через тридцатые годы, и через войну, и через послевоенный период, вплоть до наших дней. За двадцать лет работы над «Полесской хроникой» писатель много раз корректировал первоначальные и последующие замыслы, прикидывал разные варианты, настойчиво искал наиболее убедительные решения.