Метели, декабрь
Шрифт:
Торопиться с окончанием «Полесской хроники» и, значит, суживать масштабы замысла теперь вынуждало предчувствие неумолимо приближающейся трагической развязки. К тому времени, когда завершался и готовился к журнальной публикации роман «Метели, декабрь», Мележ уже ясно понимал, что написать «Полесскую хронику» так, как она виделась в разгар работы, со всем тем огромным событийным и временным разговором, который манил тогда, уже не удастся.
«Видимо, так и останется недописанной моя обещанная „Полесская хроника“, — писал он в дневнике за год до смерти. — Этот роман я, может быть, как-нибудь со скрипом дотяну…» «Этот роман» — конечно, «Метели, декабрь». Его писатель и на самом деле «дотянул», сообразуясь с теми прикидками, которые были у него, когда он рассчитывал написать после «Метелей, декабря» еще
В основном по этим материалам А. М. Адамович и Л. Я. Мележ-Петрова (вдова писателя) подготовили специальную публикацию. Она, по замыслу ее авторов, должна дать «более полное представление о романе „Метели, декабрь“ (и о всей „Полесской хронике“)», иначе говоря, «хоть отдаленно напоминать» те произведения полесского цикла, которые были уже глубоко, во многих конкретных деталях продуманы и частично (в набросках, эпизодах и т. д.) подготовлены, но так и не написаны. Эта публикация (своеобразный монтаж подлинного мележевского текста, сопровожденного краткими, но очень содержательными комментариями) делает свое полезное дело. Печаталась она в периодике, вошла в посмертное десятитомное собрание сочинений писателя.
«То, что вы прочитали, — разумеется, не сам роман, а всего лишь материалы к заключительным главам романа „Метели, декабрь“», — отмечается в публикации. Таким образом, в ней все материалы, связанные с темой коллективизации, которой, повторю, по последним авторским прикидкам должна была завершаться «Полесская хроника», отнесены к роману «Метели, декабрь». Так сделано на том основании, что Мележ, хотя раньше он считал этот роман законченным, уже в процессе публикации решил продолжить его, ибо почувствовал, что надо спешить — ни сил, ни времени не только на вывод героев к современности, но и на два еще предполагавшихся новых романа о коллективизации («За осокою берег» и «Правда весны») явно не хватит.
Бесспорно, что в романе «Метели, декабрь» Мележ остался таким же выдающимся художником, каким он показал себя в дилогии. Глубинный народный взгляд на события времени, умение с полной исторической точностью передать исключительную сложность эпохи, гуманистическая обостренность пытливой мысли писателя, мастерство психологического анализа, широкая типизация и блестящая языковая индивидуализация персонажей, убедительность и надежная выверенность сюжетно-композиционных решений — все эти и многие другие достижения Мележа-художника, хорошо знакомые по его дилогии, отчетливо чувствуются, а то и поднимаются на более высокий качественный уровень в «Метелях, декабре». В этом романе усиливается то, что отличало уже «Дыхание грозы» от «Людей на болоте». Речь идет о возрастании накала мысли, усилении интеллектуально-философского начала и дальнейшей драматизации общественно-социальных страстей, которая обусловливает и относительно большую динамичность сюжетного движения в книге. Не менее важно, что писатель смог открыть новые грани человеческой и социальной содержательности в людских характерах, через которые наиболее наглядно «материализуются» общественные движения эпохи.
Среди героев, характеры которых в «Метелях, декабре» заметно углубляются, обогащаются, и Авдотья Даметиха — мать Миканора, все чаще высказывающая народную точку зрения, и Дубодел с его мстительной жестокостью, порожденной самыми низменными мотивами — властолюбием и напористым карьеризмом, только слегка замаскированным спекуляцией на благородных революционных представлениях,
Башлыков в новом романе оказался в центре авторского внимания. Он вышел на первый план отнюдь не случайно. Подняла Башлыкова волна времени, «напор» исследуемых писателем событий, которые тогда были благоприятными для таких людей, делали их, пусть временно, хозяевами положения. Закономерным является и то, что в книге главным стал конфликт между Башлыковым и другим руководителем в Юровичах — председателем райисполкома Апейкой. Этот конфликт отчетливо намечался и заметно обострялся еще в «Дыхании грозы». Теперь же он стал драматическим стержнем, тем центром, который притягивает к себе и бурное кипение общественных страстей, и самые существенные силовые линии философско-интеллектуального напряжения.
Писатель был далек от того, чтобы рисовать Башлыкова только черными красками, но ясно видел пороки в его практической деятельности, в его жизненной позиции, в его понимании людей и времени. Об этом автор сказал в своем последнем интервью, подчеркнув, что лежащий в основе романа конфликт между Башлыковым и Апейкой — это «конфликт двух взглядов на жизнь, на события, на людей». Тогда же прозаик обращал внимание и на добрые намерения Башлыкова, на его субъективное желание быть полезным новому обществу и фактическое неумение выбрать для этого правильный путь. «Башлыков, — продолжает автор, — также „положительный“. Он хочет и добивается того же, чего хочет и добивается Апейка. Но он стремится к однозначной ясности в оценках сложных жизненных явлений и человеческих поступков. А жизнь очень сложна и противоречива, так же как сложны и противоречивы поступки людей. Одно „измерение“, одна мерка никогда не может быть всеобъемлющей и правильной. Каждый раз нужно несколько измерений. К пониманию этой диалектической истины Башлыков приходит мучительным, драматическим путем».
В авторских записках к «Полесской хронике» также отмечается личная честность Башлыкова, его сложность, противоречивость: «Башлыков не должен быть плоским. Сложный, противоречивый. У него есть своя человечность. Своя беда, и не одна. Рядом с черствостью… Вообще, он потрясен сложностью ситуации, в которую попал. Мучительно мечется. Только показывает себя каменным… Часто лезет на стену. Чтобы не показать слабость свою». «Трагедия Башлыкова — трагедия человека честного. Который хочет соответствовать идеалу времени. Его „подводит“ время, идеалы времени».
Писатель, разумеется, имел в виду неглубокое, поверхностно-однолинейное понимание Башлыковым времени и его идеалов. В процессе работы над «Метелями, декабрем» он уже делал упор не на изображении сложности и по-своему понятой человечности Башлыкова, а на его прямолинейности, подозрительности и недоверии к людям, неумении проникнуться подлинной любовью к ним.
Поверхностность и прямолинейность Башлыкова проявляются в том, что юровичский секретарь путает принципиальность с жестокостью, а разумный подход к делу объявляет либерализмом и ненужной жалостливостью. Башлыкову, при всей его внешней «положительности» и безусловной субъективной преданности новому, не дано по-настоящему постигнуть душу сельских тружеников, сложность крестьянской жизни, которая остается для него непонятной, далекой и чуждой. И нет у него не только глубокого знания крестьянства, которое он должен был вести к новой жизни, но и подлинной доброты, той широкой гуманистической концепции, руководствуясь которой коммунисты ленинской закалки совершали Октябрьскую революцию, создавали новый общественный строй.
Большой психологической глубиной отличается показ взаимоотношений Башлыкова с Ганной Чернушкой. Эта сюжетная линия позволяет открыть некоторые новые черты в характере Ганны и вместе с тем глубже, разностороннее изобразить Башлыкова, который в любви и предстает более привлекательным, естественным, не таким холодно-рационалистичным и жестким, как в деловой сфере. Однако вся его естественность, человечность исчезает, как только Башлыков узнает, что Ганна была замужем за кулаком. Боязнь за свою карьеру в конечном счете оказалась для него решающей. Она победила, перечеркнула любовь Башлыкова.