Метели, декабрь
Шрифт:
Он заставил себя успокоиться. На столе лежали другие сводки — из сельсоветов, из райзо, был пакет из окружкома. Прочитал все быстро, протянул руку к «Правде», что лежала рядом на столе. Здесь он оставил ее вчера с намерением вернуться, перечитать. Перечитать на свежую голову, углубиться, вдуматься. Выяснить все. Вчера он был для этого слишком возбужден.
Он читал. Рука его нашла карандаш. Важные мысли он имел привычку подчеркивать.
Читал уже не так быстро, как вчера. Это было совсем не то, что вчера, горячее, лихорадочное чтение, когда он нетерпеливо забегал глазами вперед: а что дальше, а как там? Ему сегодня важно было вникнуть
Сегодня он читал не торопясь, медленно. Раз за разом даже возвращался назад, когда отмечал особо важную мысль. Читал, можно сказать, более трезво и рассудительно. Однако и это, сегодняшнее чтение не было абсолютно спокойным.
Потрясло Башлыкова, как и вчера, прежде всего то, что Сталин отвечал на самые острые, жгучие вопросы. Хоть Сталин в своем выступлении, как он сам сказал, высвечивал теоретические основы положения в деревне, для Башлыкова все, что он читал, имело прежде всего значение практическое. В сталинском выступлении он, во-первых, искал ответ на то, что тревожило и мучило. Читая, Башлыков почти все время чувствовал рядом Апейку, чтение это было как будто продолжением того спора, который они фактически непрерывно вели. Похоже было на то, что Сталин вмешивался в их спор, высказывал свое мнение.
В выступлении Сталина Башлыков искал поддержку себе. Он, естественно, не сомневался, что его взгляды во всем совпадают со сталинскими, что это его, Башлыкова, взгляды во всем большевистские. Он был уверен, что не мог ни в чем ошибиться, что не могло чутье обмануть его. И с наслаждением находил все новые доказательства правильности своих суждений. Как и вчера, в поддержку себе перечитывал слова Сталина об отношении крестьян к земле на Западе и у нас. И Апейка, и Гайлис никак не могли втолковать себе, понять простую истину, что земля у нас не частная собственность, что никому не дано право ее присваивать. Башлыков в мыслях переносился в Курени, на глинищанский сход, с возмущением вспоминал голоса-угрозы: «Не дадим», «Не согласны». Какое право имели они не отдавать землю, которая принадлежит не им, а народу, государству. Он пожалел, что тогда, на собрании, в деревне, сам не додумался, не сказал этого.
Отсюда вытекало другое важное, что Башлыков прочитал в речи. Он, Башлыков, не ошибся, увидев опасный ход в Апейкиных поучениях о «психологии» и некоем индивидуальном подходе к крестьянину. Вот тут, где Сталин вспоминает про Энгельса и про нас, он же фактически высмеивает «мудрых подходчиков». Фактически строго осуждает оппортунизм, миндальничание, спекуляцию на «чуткости»! По существу, судить надо Апеек и Гайлисов.
Снова, как и вчера, его особенно волновала и радовала та часть выступления Сталина, где он объявлял о переходе от политики ограничения кулачества к раскулачиванию. Башлыков еще вчера сразу отметил этот факт как факт необычайный, в полном смысле исторический. Сегодня трезвый его, проницательный ум еще сильнее осознал все значение этого, одного из самых решительных шагов в революции на селе. Здесь, видел Башлыков, Сталин особенно крепко бил по осторожненьким тихоходам типа Апейки, с особой смелостью звал вперед. Башлыкова просто захватила твердость и решительность Сталина.
На память, между прочим, невольно приходили глинищанское собрание, разговоры в Куренях, и в душу вселялось предчувствие близких великих событий, решительных действий. Он всей душой жаждал этих решительных действий. Так и надо! Довольно слов, осторожности, миндальничания!
Башлыков с удовлетворением одобрил, что вопрос: можно ли допустить раскулачивание, — смешной. Такой вопрос могут ставить только недотепы-бухаринцы
Так, «по волосам не плачут»! Вообще, плакать нам не для чего! Нам если что, то радоваться! Боремся решительно! Даем последний бой кулачеству! Твердость, напористость Сталина словно передавались Башлыкову, полнили его уверенностью, стремлением идти вперед, сделать все, что требуется, хоть сейчас готов был сделать все, что потребуют законы классовой борьбы, для победы над последним затаенным врагом. Непреклонно, беспощадно.
Дочитав, встал, энергично зашагал. Снова, как и вчера, почувствовал, что спала с души скверная тяжесть. Было чувство радостного облегчения. Пока читал, будто становился сильнее.
Вышагивая по комнате, посмотрел на портрет. Сталин, стоя во весь рост, словно вглядывался в будущее. Башлыков невольно остановился. Смотрел минуту с признательностью, уважением. Подумал: какое умение видеть глубоко и учить нас видеть! Так ясно видеть может только один он.
Все было зримым. Ясным и простым. Ясным было положение. Ясными задачи.
«Как дважды два!» — вспомнил Башлыков слова, которые вырвались у него вчера. Удачно сказал: действительно после речи все как дважды два! Все видно.
Походив, вернулся снова к столу, склонился над газетой. Но читал уже не все подряд — отдельные строки. Хотел запомнить наиболее важные, острые выражения дословно. Для будущих своих выступлений.
Запомнить самое важное дословно — в этом была особая заслуга прочтения.
Снова ходил, думал. О том, что сказал Сталин. О том, как выглядит положение района, его деятельность в свете выступления. Какие выводы сделает из выступления Апейка. Что надлежит сделать райкому, всем организациям района для выполнения указаний Сталина.
О многом думал.
И в эти думы врывалась одна. Она не была высказана в речи, но Башлыков считал, что вытекала из нее. Он считал, что ее заметили все проницательные люди. Она не высказана открыто. Из соображений, как он отмечал, политики.
Раскулачивание, считал Башлыков, имеет значение не только как справедливый акт против кулака, который вырвет из среды крестьян классового врага, обезвредит его для государства, расчистит почву для нового. Башлыков убежден — хоть об этом в речи не сказано ни слова, это еще более важно, — раскулачивание даст почувствовать другим, что советская власть не собирается долго уговаривать. Не собирается слишком церемониться. Даст почувствовать не только кулакам, а и всем остальным, что, безусловно, подействует и на другие слои крестьян. Этот момент был весьма важным для Башлыкова, для теперешнего положения в районе. Раскулачивание, предвидел он, должно побудить многих других, особенно середняков, в колхозы. Опасность лишиться всего — имущества, дома, сесть на песок, на болота — вряд ли вызовет у кого охоту.
Тревожило, как медленно идет коллективизация в районе, но теперь он видел обнадеживающий просвет. Был просто уверен, что самых неподатливых быстро сдвинут. Не может быть, чтоб не сдвинули!
Он чувствовал близкую желанную перемену, горел нетерпением начать действовать сейчас же. Но какое-то время мешала несобранность. Не сразу удалось сосредоточиться.
Бюро. Надо готовить бюро. Дело Гайлиса и других. С этого начнет.
Это будет началом нового этапа в его деятельности. Этапа решительной деятельности.