Метелица
Шрифт:
Отец Феофил тот совсем нос повесил, из Апокалипсиса замогильные тексты приводит: — Затрубят роги и воцарится, говорит, разноглавый, вонючий зверь и предаст души на посрамление. Подождите, еще не то будет! Побросают нас нагишем в бассейны с проточной водой, прикажут: учись-ка плавать!
Я рассердился, говорю:
— Падать духом все же не следует. Надо думать, как нам выкрутиться! Конечно, это не по вашей специальности, не поклоны бить!
Кондуктор Авдеев вслух рассуждает:
— Может руку
— Не подойдет, отвечаю, 58-ю статью безусловно схватишь!
Идем дальше, тоскуем и вдруг видим в окне светится: «вина стаканами».
— Эху друзья, говорю, зайдем, стукнем с горя по 100 граммов, может что и прояснится!
— Я хоть и не пьющий, возражает отец Феофил, — но в нашем положении другого выхода не вижу.
После зарядки мне показалось, что в клубе вовсе не так все паскудно, занижено выглядит. Снова вернулось нормальное дыхание, гибкость в членах появилась. Инструктор мои старания заметил:
— Смотрите, смотрите, говорит, этот бородатый дядя стал что-то соображать, начал двигаться!
В перерыве мы снова во двор поспешили, не сговариваясь курс на чудесный светофор взяли. Авдеев команду подает: набрать паров; сейчас, товарищи, подъемы брать!
Бежим обратно, а ноги кадрили выделывают, к танцам рвутся. У дверей столкнулся я с Тодькой, тот испуганно на меня посмотрел. Тут впервые у меня мысль мелькнула, что политику лишь политикой вышибать можно.
В теплом зальце меня развезло. Стали люди собираться, на меня зубоскалить.
— Граждане, говорю, чего смеетесь, тут не смеяться, а тут… радоваться нужно! Я думал, что жизнь моя закончена, глянь, она только в разворот пошла! Спасибо товарищу Сталину, ура!
Произношу, одним же глазом кошу на партийный состав. Вижу партком в растерянности, не знает на какую ногу стать. Тут я уже смелей, требую: музыка жарь «наш паровоз». Потом рассказывали, что очень оживился. Один пошел трепака отплясывать. Мне кричат: — Василий Тимофеевич, вы из пары незаметно для себя выпряглись!
Другие тревожатся:
— Заткните чем-нибудь оркестр, разве не видите, что человек под музыку остановиться не может!
Все как в тумане поплыло. Домой, спасибо, отец Феофил доставил.
— Здорово вы, папаша, вчера пьяный были, — на следующий день говорит мне Тодька.
— Кто пьяный?! Да ты что?! Наверно никогда пьяного не видал! — удивился я. — Просто весел был по случаю счастливой жизни.
Покачал Тодька головой и нерешительно предложил:
— Может быть вы в следующую субботу дома отдохнете, посколько вас танцы так расстраивают?
— Не пойдет, отвечаю. Прогульщиком никогда не был. Записался, значит всю балетную курсу выдержу.
Походил, походил по двору Тодька, махнул
— Подожди, думаю, я тебя, стервеца, поучу!
К субботе мы загодя подготовились: подговорили двух знакомых баянистов и некоторых танцоров из Непечатного, собственного горючего запасли и к сроку двинули.
С нашим приходом стало в танцклассе шумно. Первоначально все выстроились в ряд парами: инструктор с Наташкой, Тодька с парткомшей, вслед пары помоложе и поприличней, а затем уже мы, хвостовым опахалом.
— Эй вы там позади, потише, — кричит инструктор. — Такту соблюдайте!
— Делай свое дело, отвечаем. — Мы свое, ты свое.
Два круга прошли фокстротой.
— Перерыв, кричит инструктор. — Что то с вами неладное сегодня происходит. Отдохните.
После отдыха мы перешли в прямое наступление, шумим:
— Не хотим больше дымных стряпух, подавай нам первейших балерин из Ростов-Узел!
Поменяли вам баб. Мне выделили официантку Маньку, из недавно перековавшихся.
— Не унывай, папашка! — говорит. — Со мной не пропадешь!
— Вижу, детка, отвечаю, и радуюсь!
Дальше все веселей пошло у нас, из задних рядов в передние переключились. Ввиду успешных наших действий и прочий народ к нам постепенно пристал.
— Давай, папашка, учешем качучу! — внесла предложение Манька. — Ну их, с салонными, к свиньям собачьим!
— Подожди, говорю, не вдруг завинчивай! Здесь все же тебе не вечерний пансион, а профкурсы.
Но удержать народ было уже невозможно. Начался всеобщий шум и разворот. Ко мне отец Феофил приблизился, испуганно шепчет:
— Началось стрекотание! Как бы, Василий Тимофеевич, чего не получилось?!
— Все в порядке, отвечаю. Ваши обязанности, отец Феофил, остаются ангельские: потом нас живыми домой доставить.
Откуда то выскочил Тодька, бледен лицом, возмущается:
— Это, товарищи, уже Бог знает что такое! У меня из сигнального фонаря наполовину керосин отлили, в коридоре поставил.
— Еще раз проверь, — хором ему отвечаем. — Не может того быть, наверно у тебя по дороге утечка случилась. Мы, члены профсоюза, себе не позволим!
— Нет, возражает, в ваши ряды шпана просочилась. Некоторых личностей из Непечатного я определенно различаю.
— Насчет шпаны полегче на поворотах! Тут не уголовный розыск, а бальный вечер.
Так Тодька ни с чем в толпе и скрылся. Вскоре я говорю:
— Товарищ Авдеев, перенимай команду, я уже голос сорвал.
Тот вдруг как возопит:
— Гран-рон без различия пола и возраста!
Взялись мы за руки, два круга, один в другом образовали.
Выбежал инструктор.
— Безобразие, говорит, я решительно запрещаю. Оркестр немедленно прекратить!