Метелица
Шрифт:
— Судьба, знать, общая у них, — сказала она, сдерживая охватившее ее вдруг раздражение и опуская глаза, чтобы скрыть недовольство.
— Судьба? — переспросила Надежда Петровна, вздрогнув, как от испуга. — Нет-нет, что вы! Случай — еще не судьба. Нет, Ксения Антиповна, вы ошибаетесь.
«Может, ошибаюсь, может, нет, — подумала Ксюша. — Веришь — верь, ждешь — жди. Жизнь сама рассудит и расставит все по местам. А я в твоем счастье не помощница, потому как не враг своему человеку».
Она так и не открылась, что доводится Наталье двоюродной сестрой.
Назавтра
На следующий день, к обеду, прибыли в Гомель. Погода стояла такая же ясная, как и в Москве. Вгоняя в пот и утомляя глаза, ощутимо припекало солнце, на дальних путях голосисто свистела «кукушка», лязгали буфера вагонов, пчелино гудел перрон, по-вокзальному толкались и спешили люди, шныряли подозрительного вида вертлявые парни, переругивались, как торговки на базаре, на редкость для голодного сорок седьмого мордастые проводницы, но все это было свое, домашнее и не пугало.
Рабочий поезд в сторону Сосновки отходил через три часа, и Ксюша решила переждать жару в привокзальном садике. До него, считай, шагов четыреста, плечи отдавишь, руки оборвешь тяжелым чемоданом, кошелкой, объемистыми оклунками. Однако груз этот приятный, побольше бы такого. Она дошагала почти до самых ворот, отгораживающих перрон от города, как вдруг перед глазами встал Демид.
— С приездом, путешественники! — пробасил он и расплылся в довольной улыбке.
— Откуда взялся? — удивилась Ксюша.
— Встречаю вот, — ответил Демид как ни в чем не бывало и, не дав ей опомниться, легко подхватил чемодан, кошелку, смахнул с плеч оклунки. — Поезд не скоро, я на машине тут. У багажного стоит. А ты нагрузилась под завязку, надорваться вздумала? Ну, двинули. Как там столица, шумит-гудит?
Не дожидаясь ответа, он развалисто направился к воротам, Ксюша с детьми зашагала следом, недоумевая, как он мог узнать, что она вернется именно сегодня. При отъезде они вообще не разговаривали, не то чтобы условиться о дне возвращения. За эти шесть дней злость ее на Демида притупилась, а теперь вот он неожиданно встретил, позаботился, и на душе у нее окончательно отлегло. Ведь может быть хорошим, когда захочет. Клялся, просил прощения, обещал не пить, даже на коленях стоял, чертяка. Чудеса, да и только — мужик на коленях. Как держать зло на такого? Может, на этот раз понял, что она слов на ветер не бросает, прогонит, как и обещала? Пора бы понять.
У машины топтался снабженец Николай Палагин. Усадив детей в кабину, с ним Ксюша и забралась в кузов, заваленный ящиками.
— С базы? — спросила она. — Что-то рано.
— Ранняя птичка клюв чистит, поздняя глаза продирает. Дело известное.
— И что получил?
— А разные разности, что удалось вырвать: инструмент, подшипники для роликов, гвозди, рукавицы… Свое законное и не выколотишь, вечно на подмазке. Ну и как съездила, Ксения Антиповна?
— Хорошо съездила, вот дочку к Левенкову везу.
— Я так и смекнул,
Его разбирало любопытство, и это Ксюше не понравилось. Что ни скажи — его жена Маруся переиначит и тут же разнесет по всему поселку. Язычок у нее известный.
— А вы удачно подгадали, — перевела она разговор на другое. — Мимо проезжали?
— Подгадали… — Палагин лукаво повел глазами и усмехнулся в кулак, выдавая тем самым, что знает о ее ссоре с Демидом. — Второй день караулим, — сказал он со значением и прищурился.
Ксюша почувствовала, что краснеет, и отвернулась, будто разглядывая проплывающие мимо руины и уже восстановленные дома на Комсомольской улице. Они проехали пожарную каланчу на углу центральной, предпарковой площади, свернули вправо, к электростанции, к временному деревянному мосту через Сож. Здесь, как Демид ни старался, машину затрясло на разбитой вдрызг булыжной мостовой; зазвенели железки в ящиках, заколыхало на перекинутой от борта к борту лавочке, и нормально разговаривать стало невозможно. Оно и лучше, не нравились ей эти ухмылочки снабженца.
Заговорили снова только за Ново-Белицей, когда выехали на лесной песчаный шлях. Ксюша спросила о заводских новостях, и Палагин словоохотливо пересказал ей все поселковские сплетни.
В лесу повеяло прохладой, тишиной, задышалось легко, успокоенно, по-домашнему, и на душе повеселело от предвкушения отдыха после городской суеты, вагонной затхлости, толкотни вокзальной, чужих, незнакомых лиц. Привычная к деревенской размеренности, не знавшая в своей жизни дальних поездок, за эту неделю она успела соскучиться по дому и теперь по-настоящему радовалась возвращению. Радовал перестук дятлов, перещелк пичуг, осиливающих гудение машины, густая тень размашистых деревьев, то наползающая темными пятнами, то убегающая вдаль. Радовал даже кудлатый хвост пыли за машиной, относимый за обочины легким ветерком.
Но главной причиной ее успокоенности было примирение с Демидом. Конечно, она еще поговорит, выдаст ему по первое число, однако внутренне уже примирилась и простила его.
Не успела машина остановиться у крыльца, как рядом появилась Наталья — возбужденная, румяная от волнения. Она коротко поздоровалась со всеми сразу, кинулась было к Свете, но та опасливо отшатнулась и требовательно уставилась на Ксюшу, отыскивая у нее защиту.
— Светочка, это тетя Наталья, она ждала тебя, встречает… У нее и жить будешь.
— А папа где?
— Папка на работе, на заводе. Не знал, что ты сегодня приедешь. Мы сейчас… сейчас за ним сбегаем. — Наталья растерянно оглядела пустой двор и, не найдя, кого бы послать, заторопилась. — В конторе он, видать. Я быстренько…
— Подожди, Наталья, — остановила ее Ксюша. — Артемка сбегает.
— Ага. Артемка. Сбегай, голубок. В конторе он, а нет — в мастерских.
— И я с тобой, — вызвалась Света, немного осмелев.
— Да он мигом: одна нога тут, другая там. Уморилась с дороги, пошли в дом.