Метеор
Шрифт:
Как она тогда взяла меня за руку своими нежными пальцами. Перестань, перестань!
И ты счастлив безмерно?
Да, нет… погоди, это пройдет, проклятые слезы…
Неужели можно любить до беспамятства?! Если бы она ждала меня вон там, около того крана, я бы ужаснулся: "Боже, как далеко! Когда еще я добегу туда!" Если бы я даже держал ее за руку, за локти… боже, как далеко!
Значит, ты счастлив?
Где там, ведь ты видишь, что я с ума схожу!
Когда же я увижусь с ней?! Прежде надо вернуться домой, ведь правильно? Надо смириться, прийти с повинной и получить прощение… вернуть себе имя и личность… А потом снова за океан… Нет, это невозможно, я не переживу… нельзя ждать так долго!
А может быть, прежде съездить
Нет, этого я не могу, не смею, так нельзя. Я сказал ей, что приду за ней, когда у меня будет на это право. И я не могу обмануть ее. Прежде нужно домой, и только потом… Я громко постучу в ее ворота, я войду и с полным правом потребую: "Откройте, я пришел за ней!"
Негр-полицейский, уже долго поглядывавший на человека, который разговаривает сам с собой и машет руками, подошел поближе. "Эй, мистер!"
Бывший Кеттельринг поднял взгляд.
— Понимаете, — торопливо заговорил он, — прежде всего мне нужно домой… Не знаю, жив ли еще мой отец, но если жив, то, видит бог, я поцелую ему руку и скажу: "Благослови, отец, свинопаса, который рад был наполнить чрево свое рожками, что жрут свиньи… Я согрешил против неба и перед тобою, и уже недостоин называться сыном твоим". А он, старый скупец, возрадуется и скажет: "Этот сын мой был мертв и ожил; пропадал и нашелся". Так сказано в писании.
— Аминь! — произнес чернокожий полицейский и хотел отойти.
— Погодите минутку. Это значит, что блудный сын будет прощен, да? Ему простится распутство и утолен будет волчий голод его. Забыта будет и та пощечина… "Принесите лучшую одежду и оденьте его и дайте перстень на руку его…"
Бывший Кеттельринг встал со слезами на глазах.
— Думаю, что мой отец все-таки еще жив и ждет меня на склоне лет, чтобы сделать из меня богача и скрягу по образцу и подобию своему. Вы не знаете, да, вы не знаете, чем пренебрег блудный сын, не знаете, чем он жертвует… Нет, не жертвует, ведь она ждет! Я приду, Мери, я вернусь, но прежде нужно домой, домой…
— Я провожу вас, мистер, — сказал полицейский. — Вам куда?
— Туда, — широким жестом показал он на небо и на горизонт, где беззвучно сверкали зарницы.
Меня не покидает уверенность, что он не поехал морем. Поездка на пароходе слишком медленна и успокоительна, в ней нет стремительности. Я справлялся в авиатранспортных компаниях, есть ли воздушная связь с Тринидадом, и выяснил, что существуют регулярные рейсы из Европы в порт Натал и далее в Пара. Но они не знают, есть ли оттуда линия на Тринидад или на какой-нибудь другой пункт на Антильских островах. Стало быть, это вполне возможно, и потому я принимаю гипотезу, что пациент Икс избрал самый быстрый способ передвижения — по воздуху. Должен был избрать, ибо в последний раз мы видим его в низвергающемся самолете, объятом пламенем, — он достиг своей цели, достиг ее с ужасающей стремительностью, как метеор… Да, он должен был лететь, он не сводил нетерпеливых глаз с горизонта… Пилот сидит неподвижно, словно спит.
Эх, ударить бы его кулаком в затылок: проснись, лети быстрее! Кеттельринг пересаживается из самолета в самолет, оглушенный, ошалевший от грохота моторов, охваченный лишь одним стремлением: скорей!
На последнем аэродроме, почти уже у границ своей страны, напряженная струна быстроты вдруг лопнула: нелетная погода, буря. Пассажир рвет и мечет — это вы называете бурей?! Трусливые собаки, видели бы вы ураганы там, в тропиках! Ладно, я найму частный самолет, чего бы это ни стоило!
И снова судорожное, неистовое нетерпение, сжатые кулаки и зубы, стиснувшие краешек кружевного платка… И конец. Падение "штопором", огонь, запах горящего бензина и черное озеро беспамятства, сомкнувшееся густыми волнами…
Милый
Он держит руку больного и внимательно щупает пульс, склонив свою пышноволосую голову. Красивая сестра не сводит глаз с его русых волос — она по уши влюблена в этого молодого самоуверенного врача. Ах, растрепать бы эти волосы, дернуть их, а потом ерошить и нежно ласкать их…
Молодой врач поднимает голову.
— Пульс не прощупывается. Поставьте здесь ширму, сестра.
XXXVIII
Хирург дочитал рукопись и теперь машинально подравнивал страницы, чтобы ни одна не высовывалась из стопки листов.
Вошел старый терапевт.
— Жаль, что вы не пришли на вскрытие, — сказал он. — Интересный случай. Этот человек многое перенес… Видели бы вы его сердце!
— Расширенное?
— Да, расширенное. А вы знаете, что уже получены сведения? Пришла телеграмма из Парижа. Это был частный самолет.
Хирург поднял глаза.
— Ну, и?..
— Я не знаю, как его фамилия, — она в телеграмме искажена. Но он был зарегистрирован как кубинец.
КОММЕНТАРИИ
По свидетельству жены Карела Чапека, артистки и писательницы Ольги Шейнпфлюговой, первым творческим импульсом, который привел к созданию романа "Метеор", была патефонная пластинка с записью кубинского танца. "Он без конца заводил ее, опьяненный монотонным перестуком ритма… прислушиваясь к потрескиванию жары и бормочущей песне тропиков. Зачарованный, он ходил с отсутствующим взглядом по родной земле, он был уже там, на далекой Кубе, в духоте, которую не переносил, среди растений, которым он сам давал названия, среди людей, которые возникали в его голове, как жизнь в лоне матери.
С присущей ему тщательностью он собрал необходимые сведения, а дальнейшее уже завершила его фантазия…"
Роман "Метеор" первоначально был опубликован а газете "Лидове новины", где печатался с 5 ноября 1933 года по 10 января 1934 года. Отдельной книгой он вышел в 1934 году в издательстве Франтишека Борового. Всего до настоящего времени роман выдержал в Чехословакии восемнадцать изданий.
В 1934 году он был отмечен государственной литературной премией.
В письме "К одному читателю" Чапек так охарактеризовал содержание своего нового произведения: "…это повесть о путях познания; кстати сказать — прошу простить меня, но почему люди думают, что познание — это что-то ужасно скучное? Итак, в этой повести я стремился показать, как один и тот же действительный факт удается конструировать различными путями, которыми может следовать наше познавание мира, потому что даже самый малый фрагмент действительности — это нечто огромное: оно лежит на перекрестке разных дорог и может быть открываемо с диаметрально противоположных сторон. Боюсь, что эта тема еще не исчерпана мною. Для меня признание безграничной сложности действительности — это явление уважения к действительности; уважения, которое перерастает в восхищение. Нам, людям, дан Кусок Вселенной, чтобы мы познавали ее; мы добираемся до ее глубин не единственным путем; мы зондируем ее своими поступками, наукой, поэзией, любовью и религией; нам нужны разные методы, чтобы измерить ими свой мир. Безграничная ценность жизни не может быть отгадана только с одной стороны. Полагаю, что где-то здесь мы касаемся не локализованной, но мучительной боли современных людей".