Метод супружества
Шрифт:
Нужно многое сделать, чтобы вернуть ее, хотя в данный момент я ничего не мог.
Хотя, когда Роуэн появился передо мной, я понял, с чего начать.
— Я поговорил с Финном, — сказал он, стоя передо мной и оценивая меня.
— Я тоже, — ответил я. — Он был пьян, — категорически сказал я. — Водитель. Он был чертовски пьян. И он в этой больнице.
Взгляд Роуэна был настороженным, его поза напряженной, и я мог видеть, что он готовится перейти в боевой режим, если ситуация потребует.
Этого я и хотел. Боевой режим. Я уже в нем, черт
Мой был искалечен горем, а затем пьянством и распутством, но не умер.
— Да, он в этой больнице, скорее всего, с копом, который охраняет его дверь, — сказал мне Роуэн то, что я и так знал.
— Даже копы ходят в туалет, — процедил я сквозь зубы.
— Что потом? — спросил он, скрестив руки на груди.
— Что потом? Я иду туда и заканчиваю дело, — ответил я, зная, что он спрашивает только для того, чтобы заставить меня произнести это вслух.
Лицо Роуэна оставалось невозмутимым.
— Да? Ты собираешься убить его в больнице, где есть камеры наблюдения, где они могут определить причину смерти, где чертовски прямая линия будет проведена к тебе, и ты окажешься в тюрьме еще до того, как Фиону выпишут, и пропустишь рождение еще одного ребенка?
Если бы он ударил меня, я бы почувствовал меньшую боль. А у этого ублюдка чертовски сильный хук слева. У меня было непреодолимое желание разбить ему лицо. Повалить его на пол и не прекращать бить.
Но он сказал все это не просто так. Он знал, что эти слова подействуют лучше, чем что-либо физическое.
— Скажи мне, что ты бы действовал по-другому, — тихо сказал я. — Если бы это Нора лежала на больничной койке, со сломанными костями, покрытая синяками, с разорванной кожей, беременная, скажи мне, что ты бы не разорвал на части ублюдка, который сделал это с ней. Черт возьми, ты потащил ее на кухню, увидев синяк, и был готов убить того ублюдка еще до того, как она стала твоей.
Я отговаривал своего друга от опрометчивых поступков, когда они с Норой только познакомились. Мы пришли в пекарню, а у нее был синяк под глазом, который поставил ее бывший. Роуэн сложил два и два и пришел в ярость.
Его ноздри раздулись.
— Она была моей и до того, — тихо сказал он. — И ты прав, если бы там была моя жена, я бы жаждал крови. Но я бы также хотел, чтобы ты стоял здесь и не давал разрушить мою жизнь, сказал мне возвращаться к жене, живой жене, и быть мужчиной, который гонится за жизнью, а не за смертью. Мы больше не те, кем были.
Я посмотрел на своего друга.
— Мы всегда будем ими.
Затем я ушел.
Подальше от палаты Фионы и с намерением найти того, кто это с ней сделал.
* * *
Я
Копы тоже ходят в туалет. И они тоже были не в восторге от дерьмовой работы, так что полицейский средних лет с модной стрижкой и вкрадчивым взглядом, похоже, никуда не торопился.
Судьба была на моей стороне.
Я проскользнул в палату, как только полицейский скрылся из виду.
И вот он. Человек, ответственный за сломанные кости Фионы, за ее синяки, за страх, который я видел в ее глазах. Страх не за себя. За нашего ребенка. За того, кем она дорожит. Потому что она теряла детей и раньше. Потому что наш ребенок был ее чудом. И этот ублюдок почти отнял его.
Он был подключен к трубкам и прочему дерьму, но, на мой взгляд, выглядел чертовски хорошо, несмотря на порез на голове.
— Вы всегда выживаете, — сказал я, подходя к кровати. — Сеете разрушения и боль, а потом выживаете, получив царапину.
Я не знал, находился ли он под воздействием каких-то лекарств, но выглядел испуганным.
Он прижался к кровати, как будто пытался вскарабкаться по стене.
— Кто ты? — пискнул он.
Я не остановился, не колеблясь схватил его за горло в ту же секунду, как добрался до его постели. Я мог бы раздавить ему трахею. Я знал как. Потребовалось всего менее пяти фунтов давления на шею в течение десяти секунд, чтобы вызвать потерю сознания. Немного дольше и сложнее полностью перекрыть подачу воздуха и в конечном итоге убить человека, но я это не делаю… пока.
Я давил не сильно, ровно настолько, чтобы удержать его на месте, заставить хватать ртом воздух и думать, что он вот-вот умрет. Мне нравилось видеть этот страх в его глазах. Он, блять, заслужил каждую секунду этого.
— Если бы я мог заставить тебя жить в страхе до конца твоей жалкой жизни, я бы сделал это, — выдавил я из себя. — Я бы превратил каждый гребаный миг твоего существования в кошмар, сделал бы так, чтобы ты никогда не почувствовал ни любви, ни радости, ничего, кроме осознания того, что ты вот-вот станешь пищей для червей, — я сжал чуть сильнее, и его глаза выпучились. — Но у меня нет столько времени, — вздохнул я. — У меня есть жена… ребенок, — мое зрение на секунду затуманилось. От ярости. Мне пришлось сдержаться, чтобы окончательно не потерять самообладание и не сломать ему шею.
Он продолжал хватать ртом воздух.
Этого было недостаточно.
— Их ты сегодня чуть не убил, потому что выпил виски на завтрак — это нормально, когда ты разрушаешь свою собственную жизнь, но потом ты сел за руль машины и чуть не разрушил мою жизнь.
Теперь его руки вцепились в мои. Слабо. Неуклюже. Как будто он играл в попытку выжить, но на самом деле не стремился к этому.
Человек, выпивший виски на завтрак, а затем севший за руль автомобиля, не был похож на человека, действительно стремящегося выжить. Я был таким человеком. Конечно, я не устраивал аварий. Кто-то другой мог бы посочувствовать этому парню, протянуть руку помощи. Не я.