Методика очарования
Шрифт:
Я сокрушенно кивнула: забывчивость простительна возвышенным натурам, а в том, что Катерина — натура возвышенная и широкая, никто и не сомневается.
— Ну, пойдем знакомиться с гостями. Отвори, Александра, калитку, — велел Сашка. — Ты вон посинела уже от холода.
Насчет холода Сашка попал в самую точку, но возвращаться в дом было никак нельзя, потому я калитку отворила, но следователя не впустила, а вместо этого сама шагнула ему навстречу и невнятно залопотала:
— Э-э… Понимаешь… Тут такое дело…
— Что еще? — нахмурился Александров.
—
Кажется, мне удалось второй раз за последние двадцать минут удивить Александрова. Только сейчас Сашка справился с удивлением намного быстрее и не без изрядной доли подозрительности поинтересовался:
— Чем же таким, интересно, они занимаются?
Я совсем смутилась: вот так прямо сказать, чем заняты Костров и Громозека, было как-то неловко, а подходящих версий, как назло, не имелось, поэтому я слабо дернула плечом и промолчала, стараясь, чтобы молчание выглядело многозначительным. Сашка все истолковал по-своему:
— Да ты не красней, Александра! Пошли в дом. А друзьям Катькиным мы не помешаем, сядем на кухне тихонечко, чайку попьем… Пошли, пошли, а то так простуду подхватишь. Сейчас какой-то страшный вирус свирепствует.
Делать нечего, пришлось подчиниться чужой воле. Томясь от смутных предчувствий, я впустила следователя. Сашка, едва очутился за калиткой, внимательно меня оглядел, словно бы проверяя, не одолел ли меня страшный вирус, и изумленно присвистнул:
— Ого! Да ты никак на охоту собралась? Воробья завалить желаешь? А что? Воробей — птица благородная. Хилая, правда, но Катерине твоей в самый раз, она же вечно на диете торчит. Жаркое из воробья под соусом пикан! Звучит как песня!
Сперва я даже не поняла, с чего это Александрова так разбирает, но, увидев, что он бросает быстрые косые взгляды на слегка оттопыренный карман моего халатика, поняла — Сашка заметил «Беретту».
Досадуя на собственную рассеянность (можно было бы и спрятать пистолетик!), я пустилась в путаные объяснения:
— Я на воробьев не охочусь. И вообще природу берегу и без крайней надобности стараюсь урон ей не наносить. А пистолет взяла потому, что думала, будто к нам бандиты лезут. Потом оказалось, что это и не бандиты вовсе, а скорее даже наоборот. Стрелять в мили… я хотела сказать, в лучших друзей… как-то некрасиво, согласись? Вот я и сунула пистолет в карман, не успела просто обратно в сейф спрятать, понимаешь?
Мне казалось, я была убедительна, но по лицу Александрова определить, проникся он объяснениями или нет, не могла. Сашка кивнул и широкими шагами направился к дому. Я еле поспевала за ним, гадая, справились ли Костров с Громозекой с внезапным приступом диареи и чем может обернуться неизбежная встреча Александрова со своими коллегами. «Ничем хорошим», — пришла я к неутешительному выводу.
— Ба, Саня! Вот уж кого не ждал! — встретил нас в дверях голос Кострова. Николай Николаевич спешно подтянул штаны, с жаром потер руки и, широко улыбнувшись, гостеприимно распахнул объятия: — Входи, Сань, не тушуйся, гостем будешь!
— Колька… — Александров, по-моему, ничуть не удивился, обнаружив наличие Кострова в нашем доме. Он бросил испепеляющий взгляд в мою сторону, отчего я скукожилась до неприлично малых величин, а потом словно невзначай поинтересовался: — Ты один?
— Обижаешь! — скрючил морду Костров. —
— Ага, — глубокомысленно изрек Александров и вновь так на меня посмотрел, что ноги против моей воли сделали маленький шажочек в направлении двери. Однако Сашка уловил это едва заметное движение. С ехидной улыбкой он мягко взял меня под руку и так же мягко, но настойчиво провел в гостиную.
Катька сидела в кресле и обижалась на весь мир. Во всяком случае, ее надутые губы свидетельствовали именно об этом. При моем появлении в сопровождении Александрова подружка презрительно скривилась, мол, ничего поручить нельзя, а я виновато потупилась и обиженно засопела. Тут и Громозека присоединился к присутствующим. Он обменялся с Сашкой крепким рукопожатием, после чего мужчины удалились в кухню и там о чем-то горячо заговорили. Разобрать, о чем шла речь на этом своеобразном совещании, было невозможно по той простой причине, что беседовали они вполголоса. Мы с Катькой даже вытянули шеи, чтобы услышать хоть что-то, однако разобрать удалось лишь несколько слов, но их хватило, чтобы понять: дело приобрело более чем серьезный оборот. Я бы даже сказала, политический. А как же иначе? По-моему, Костров первым произнес «американец», «консульство» и «начальство замордовало совсем».
— Что это они, а, Кать? — дрожащим шепотом обратилась я к подруге.
— Ничего особенного, — пожала она плечами. — Обмениваются мнениями.
— Это я поняла, а при чем здесь консульство какое-то?
— Не какое-то, а американское. Мне Костров в промежутках между приступами диареи объяснил, что убийство иностранца в России — чрезвычайное происшествие. О нем следует непременно представителям иностранной державы сообщить, а уж они расстараются, скандал на всю планету раздуют…
— А что же наши?
— А что наши? Землю будут носом рыть, убийцу, естественно, не найдут, а ответ перед общественностью держать надо. Вот здесь, Санчо, и кроется подвох. Чуешь, чем пахнет?
— Пока не очень, — пролепетала я. Впрочем, тут я немного кривила душой. Хоть голова моя и не такая светлая, как у Катерины, но даже мне было понятно, что грядут серьезные неприятности, выпутаться из которых — задача повышенной сложности.
Катька хотела что-то объяснить, но в этот момент в гостиной появились мужчины. Подружка сразу нацепила на физиономию маску независимости, а я принялась остервенело грызть ногти — эта дурная привычка всегда просыпается в моем подсознании в самый неподходящий момент. К немалому нашему удивлению, Костров с Громозекой, миновав гостиную и даже не обратив на нас с Катериной внимания, сразу проследовали к выходу. Александров на правах хозяина (хотя кто ему это право давал?) проводил дорогих гостей, после чего вернулся к нам. Следователь уселся в кресло, причем было заметно, что устроился он там надолго, а значит, и разговор предстоит серьезный.
Минуты три все молчали. Сашке это надоело первому. Он сперва оглядел нас с Катькой внимательно-подозрительным взглядом, а потом сердито заговорил:
— Всегда знал, что с головой у баб беда. Еще дед мой покойный говорил: помни, говорил, внучек, бабы живут не мозгами, а черт знает чем, они не думают, они замышляют, и твоя первейшая задача — замысел их разгадать.
— Теперь ясно, почему ты в следователи подался! — хохотнула Катька, но тут же замолчала. Поняла, должно быть, что Сашкины слова — присказка, а сказка, стало быть, впереди.