Методология истории

Лаппо-Данилевский Александр Сергеевич

Без «архетипа» или основного источника, очевидно, нельзя дать законченного построения группы связанных между собою источников. Установление его оказывается операцией, сравнительно элементарной или сложной, смотря по тому, сохранился он в действительности или не сохранился; если он сохранился, нужно разыскать его, т. е. в сущности доказать, что один из источников данной группы и есть архетип; если он не сохранился, можно, по крайней мере в некоторых случаях, восстановить его. Следовательно, рассматриваемая операция состоит или в разыскании, или в восстановлении архетипа.

Разыскание архетипа проводится, конечно, на основании общих критериев подлинности или неподлинности источника: оно состоит в различении оригинала от его копий, или от сделанных из него заимствований, или от более или менее вольных подражаний ему и т. п.

Различие между оригиналом и копией проводится при помощи вышеуказанных критериев.

С точки зрения критерия единства сознания, например, нельзя отождествить данное оригинальное произведение с его воспроизведением, т. е. с его копией, как бы совершенна она ни была. Вообще, поскольку единство сознания, обнаружившееся в личном индивидуальном акте творчества и запечатлевшееся в данном произведении во

всей полноте его индивидуальности, не приписывается составителю копии, всецело не отражается в ней, она не может быть признана оригиналом. Копия, хотя бы безупречно исполненная самим автором, очевидно, не может обнаружить той степени единства его сознания, какое отразилось в оригинале; при составлении копии творчество автора и его деятельность не могут представить того цельного и независимого состояния сознания, которое существовало при возникновении подлинника, т. е. продукта, в котором индивидуальный акт творчества и его исполнение слились воедино. Копия, даже точно воспроизведенная, тем и отличается от оригинала, что составление ее не требует такой степени единства и независимости: исполнение ее может оставлять ее составителю некоторый излишек психической энергии, благодаря которому мысль его отвлекается в сторону от исполняемой им работы. В последнем случае, однако, нетрудно заметить иногда мелкие погрешности в ее исполнении, уже явно обнаруживающие отсутствие в ней единства сознания, с точки зрения требований которого только и можно говорить о подобного рода погрешностях; и чем сложнее объект подражания, тем менее оно в состоянии соблюсти единство оригинала и тем легче допускает индивидуальные уклонения от него [429] . Правда, известны случаи, когда один и тот же творец повторялся в своих произведениях; но даже если вообразить, что два или несколько его произведений можно было бы признать тождественными, надобно различать повторение одного и того же акта творчества от повторения одного и того же произведения. При повторении одного и того же акта творчества его произведения не зависят друг от друга; при повторении одного и того же произведения, напротив, предшествующее служит образцом для последующего или одного из последующих. Не говоря о том, что повторение одного и того же акта творчества едва ли мыслимо (второй акт уже нетворческий в том именно смысле, в каком первый акт будет таковым, хотя бы потому, что он уже имеет свой прецедент), в действительности повторение одного и того же акта творчества едва ли может иметь место независимо от влияния на него памяти о предшествующем образце; значит, и в таких случаях можно говорить о подражании, принимающем форму самоподражания, и в известной мере применять к нему сказанное выше. С тем большим основанием можно придти к подобному же заключению относительно копии, сделанной с чужого оригинала; подражатель не производит оригинала, а только (в лучшем случае) воспроизводит чужой оригинал; наличие в его сознании представления о «чужом» образце уже делает его сознание менее объединенным, чем если бы такое представление было его собственным и по его содержанию; кроме того, раз образец уже дан, то и сознание подражающего далеко не так тесно связано с ним: оно может уклоняться в сторону, что также нарушает его единство. Следовательно, нельзя приписывать полного единства сознания составителю копии: отсутствие такого единства, надо полагать, соответственно отражается и в его продукте.

429

Ввиду известной познавательной цели можно, конечно, заменять оригинал механически точным его воспроизведением, например, путем фототипии или печатания, что, однако, еще не ведет к отождествлению понятия об оригинале с понятием о его копии, хотя бы и механически точно воспроизведенной; лишь для той именно цели, которую исследователь ставит себе, он может признать значение их одинаковым; но и в последнем случае он не может отождествлять оригинал с копией: иначе он будет обращаться с копией как с оригиналом и, значит, забыв, в каком именно отношении он только и считает возможным признать значение их одинаковым, легко может, таким образом, впасть в целый ряд ошибок.

Следует заметить, что различие между оригиналом и копией проводится и при помощи критерия соответствия: произведение, в вышеуказанном смысле соответствующее не той культуре и индивидуальности, к которой оно будто бы относится, вызывает предположение, что оно неподлинное, т. е. что оно не оригинал, а подражание ему, копия его, более или менее совершенная. В самом деле, историк часто называет копией тот источник, который возник не в том месте и не в то время, к которым он будто бы относится; он признает копией, например, греческую рукопись, писанную, однако, итальянским почерком позднейшего времени, или латинскую рукопись, представляющую местные или позднейшие уклонения в формах и выражениях речи. Само собою разумеется, что историк придает большое значение и индивидуальному характеру работы (в частности, почерку) и считает копией рукопись, писанную «чужим» почерком. [430]

430

Rosenmund R. Die Fortschritte der Diplomatik seit Mabillon. M"unchen und Leipzig, 1897. S. 62, 69, 79. Ср. выше, с. 351.

В действительности, однако, не всегда легко определить, имеем мы дело с оригиналом или с копией. Многие итальянские художники, например, делали хорошие копии, иногда весьма близкие к оригиналам: Андреа дель Сарто сделал для Фридриха II, герцога Мантуи такую копию с известного портрета Льва X, писанного Рафаэлем, что ученик последнего Джулио Романо принял картину за подлинник и только после того, как Джиоржио Вазари указал ему на марку Андреа дель Сарто, поставленную им на оборотной стороне холста, должен был отказаться от своего мнения. Аналогичные примеры можно привести и из другой области: специалисты заявляли, что они не в состоянии отличить автографы Людовика XIV от автографов его секретаря («secr'etaire `a la main»). [431]

431

Bertillon A. La comparaison en 'ecriture // Rev. Scient. 1897. D'ecembre 18. P. 783;

речь идет об известных торговцах рукописями — «les Charavay»; один из них известный «архивист-палеограф».

В большинстве случаев, однако, копия (снимок или список) не может воспроизвести оригинала; она лишена свежести творчества, утрачивает «дух оригинала», допускает уклонения от него в разных деталях, более или менее характерных, отдает ремеслом, иногда носит на себе следы личных вкусов копииста и т. п. В виде примера достаточно припомнить хотя бы те старинные римские копии произведений древнегреческой пластики, по которым историку искусства нередко приходится составлять себе представление о последних, или те ошибки, в которые впадают переписчики при списывании чужого труда или типографии при его издании.

Впрочем, соотношение между оригиналом и копиями предполагает, что каждая из них повторяет оригинал или что каждая из последующих повторяет предыдущую или одну из предыдущих. В повторениях подобного рода могут быть, однако, разногласия; но в той мере, в какой копия существенно отличается от оригинала, ее уже нельзя назвать копией: она оказывается источником сложного состава, который, смотря по степени и характеру уклонений от оригинала, может более или менее отличаться от копии или оказывается новым источником.

Различие между оригиналом и сделанными из него более или менее значительными заимствованиями проводится, конечно, на тех же основаниях; но оно и само по себе гораздо более заметно. Оригинал, разумеется, отличается большим единством, чем сделанные из него, часто довольно отрывочные заимствования; заимствующий, например, ссылается иногда на чужое произведение, или приводит дословно выдержки из него, или недостаточно сливает их с контекстом, или неудачно сокращает или пополняет то, что заимствует, или плохо понимает заимствуемое. Оригинал может отличаться от сделанных из него заимствований и с точки зрения меньшего несоответствия его частей с одной и тою же культурой или с тою индивидуальностью, которая делает заимствование, и т. п.; за исключением разве инстинктивного воспроизведения чужих рефлекторных актов, заимствующий нередко уклоняется от формы и языка, стиля и содержания оригинала; он часто вносит в свой труд собственное свое творчество; и хотя бы проявления его были ничтожны или обнаруживались всего чаще лишь в мелочах или в частностях, по ним уже можно, однако, судить о том, с чем имеешь дело — с оригинальным продуктом или с заимствованием из него и т. п. Всемирно-историческая хроника, известная под названием «Cosmidromius», содержит, например, немало заимствований, иногда довольно резко бросающихся в глаза: под 783 и 784 годами составитель ее — Гобелин Персон — явно и весьма неудачно сводит известия франкских анналов, далее сливает рассказы Титмара Мерзебургского и «Vita Meinwerci» о римских путешествиях императора Генриха II воедино и, таким образом, из двух поездок делает одну; смешивает короля Людовика Дитя с королем Людовиком Сильным Бургундским и т. п., т. е. делает промахи, которые и обнаруживают следы неудачной сводки разных известий. [432]

432

Cosmidromius Gobelini Person, ed. M. Jansen. M"unster 1900. S. XLIX–L.

Впрочем, при исследовании подобного рода соотношений можно также встретить немало затруднений: заимствующий, например, может и не сознавать вполне ясно, что он заимствует, или даже скрывает свою зависимость. В своих комментариях к механике Аристотеля Бальди ссылается, например, на целый ряд трудов, которыми он пользовался, но не упоминает, что многими оригинальными воззрениями на механику он обязан Леонардо да Винчи, хотя он, по всей вероятности, и почерпнул их из трудов великого мыслителя. [433]

433

Duhem P. Op. cit. Т. I. P. 100–108.

C аналогичной точки зрения, можно рассуждать и о различии между оригиналом и о более или менее «вольным» или «манерным» подражанием ему. Сравнивая, например, два послания — к колоссянам и ефесянам и замечая между ними сходство, один из современных критиков пытается выяснить связь между ними; послание к колоссянам производит более цельное впечатление, чем послание к ефессянам; последнее более развито и высказывает те же положения в преувеличенном виде; послание к колоссянам хорошо соответствует историческим обстоятельствам, при которых оно было написано, и изобилует подробностями; послание к ефессянам, напротив, гораздо менее определенно; вообще все то, что отличает послание к колоссянам от остальных посланий апостола Павла, еще более подчеркнуто в послании к ефессянам; на основании таких соображений критик и приходит к заключению, что послание к колоссянам — «оригинал», а послание к ефессянам — «подражание» ему. [434]

434

Renan E. St. Paul. Par., 1869. P. XVI–XVII.

Восстановление предполагаемого архетипа данной группы зависимых источников проводится, конечно, на основании общих критериев, рассмотренных выше, но представляет гораздо более затруднений, чем его разыскание: они менее значительны, когда оригинал восстановляется по его копиям, и напротив, оказываются весьма существенными, когда приходится судить о нем лишь по заимствованиям, сделанным из него в других источниках.

Критика, восстанавливающая по копиям подлинный вид испорченных частей источника, т. е. отдельных его мест, прилагается и к остаткам культуры (например, плохим или неудачно реставрированным «репликам»), и к историческим преданиям. В том случае, когда критика стремится восстановить подлинный вид исторического предания, закрепленного письменными знаками, она может быть названа «критикою текста».