Методотдел
Шрифт:
Внутри храма — запах ладана, воска и пещерных недр. Кругом камень, но не тесанный — белый, а какой есть в своей первозданности. Немного прохладно, сыро. Богоявленский источник в гроте разлился большой купелью, словно понимая ту жажду, какой преисполнены приходящие сюда паломники. Все незатейливо и даже сурово. Низкие своды пещер приближали к самому себе. Они собирали дух воедино, чтобы уже после можно было без всяких подпорок сохранять обретенную целостность.
К удивлению, мы встретили только одного послушника, который прожил здесь полгода и теперь казался уже полностью от другого мира. Настоятель в монастыре был наездами, поэтому большей частью послушник жил совершенно один, не считая наведывающихся паломников
Толик рассказывал историю монастыря, но я его слушал плохо, отвлекаясь на свои мысли. Мы поставили свечи, каждый помолился, кто как мог…
Снова выйдя на плато, Цаплин оставил нас, чтобы сводить к монастырю других коллег, с кем наши траектории разошлись еще ненадолго. Нам повезло, что был пасмурный день. Легкое марево заволокло все вокруг — ну чем не вековые плотные занавесы, среди которых особенно интересно протискиваться, чтобы достать до истории. Возможно, именно благодаря этому настоящим открытием для нас стали фундамент княжеского дворца, фрагменты стен базилик и винодавильные ванны. Мы шли по высокой траве, вдали то и дело раздавались голоса людей, а виднеющаяся арка древней цитадели заставляла думать о том, что мы находимся где-нибудь в Риме тех его времен, когда среди древних развалин горожане еще устраивали пикники.
— Где мы? — философски и немного восторженно вопрошал Петя. — Если вы меня сейчас спросите: «Где мы?» — я не отвечу.
— Наш Петька потерялся, — пошутила Таня.
— Кстати, я чуть-чуть тоже, — сказала Рита. — Хотя я здесь уже была, но мне кажется, к этому месту привыкнуть невозможно. А сегодня вообще день особенный.
— Мне это очень напоминает кадры из какого-то фильма, но пока никак не могу понять, из какого именно… — заметил Витек, который часто прибегал к сравнениям со сценами кино.
Он посмотрел на меня, ища подтверждения своей смутной догадке.
— Наверняка что-то такое было, — согласился я.
Я давно уже понял, что, как правило, то, что производило впечатление странного или необычного, давно было описано в книгах и снято в фильмах, — не мы первые, не мы последние. Классика потому и классика, что смогла зафиксировать универсальное, то, на что откликается каждый, ну, или многие.
— А я бы еще задала вопрос: «Зачем мы?», — вдруг подхватила эстафету Пети Таня.
Наверное, все дело было в Мангупе. Никогда прежде Таня не была уличена в философских рассуждениях; в кабинете она предпочитала переводить в шутку мои тирады на такие темы. «Вот всегда вы умеете из любого, пусть даже и самого простого вопроса развести целые теории», — говорила она мне. Однако Таня, хотя никогда не развивала эти самые «теории», всегда внимательно слушала и, как мне казалось, совсем не без интереса. Возможно, сейчас она хотела, чтобы я отозвался на ее вопрос, а я промолчал. Не люблю, когда так в лоб, к тому же сейчас любой ответ был бы либо приторным, либо искусственным.
— А у меня ощущение, что это все уже было: то, как мы здесь, на вершине, развалины эти, как мы идем… То есть все это было в моей истории, — поделился я и после небольшой паузы добавил: — Впрочем, и в вашей тоже было, ведь в той моей прежней истории мы шли все вместе.
Ребята рассмеялись от такого каламбура.
— Называется —
— Тише ты, — одернула его Таня. — Напугал, дурачок.
— Да пусть кричит! — засмеялась Рита, ей нравилась искренняя громкость Витьки.
— Вот бы как-то сделать в наших программах, чтобы дети могли сами задаваться похожими вопросами, — сказал Петя. — Но только непременно сами!
— Ой, давайте не будем про работу хоть здесь, — тотчас запротестовала Таня.
Но было видно, что от подкинутой Порослевым темы так просто не отмахнуться.
— А по-моему, смоделировать такую ситуацию невозможно, — рассуждала Рита. — Каждый должен прийти к подобным вопросам своим чередом, а тут тем более дети… Поспешность здесь ничего, кроме вреда, принести не сможет. Это все взрослые вопросы, а дети — пусть остаются подольше в детстве.
Но Петя был готов защищать только что родившуюся идею до конца.
— Я говорю всего лишь о необходимости создать условия. У тех детей, кто готов, пусть это случится, а у других это произойдет в другое время. Ничего страшного…
— Ну вот и попробуй разработать такую программу, — прервал я его.
Получилось немного грубо, и все от неловкости замолчали. Мне самому тут же сделалось стыдно за свою несдержанность. Несмотря на то что я считаю себя человеком достаточно мягким и даже деликатным, порой это совсем не так. Не знаю, что на меня находит, но я могу быть довольно резким. Конечно, всегда была причина, и теперешняя моя реакция на фантазии Пети была связана с раздражением от незнания, как собрать такую программу, а ведь я много думал над этим.
Я постарался смягчить ситуацию и, обращаясь уже ко всем, предложил:
— Давайте попробуем сделать что-то такое. Давайте подумаем.
Мы дошли до цитадели, до единственной ее сохранившейся стены с аркой. В дымке она казалась неким таинственным архаическим порталом, хотя я уверен, что и без тумана она смотрелась так же загадочно и притягательно. Стена выглядела совершенно: точно так же, как сегодня воспринимается римский Колизей или Венера Милосская. Ведь никому не приходит в голову достроить Колизею разрушенную сторону, а Венере приделать руки. Они и так безупречны, и их нарушенная целостность нисколько не преуменьшает степень вызываемого у людей потрясения. Впрочем, ученые пытались проводить виртуальные реконструкции, но это сугубо научный интерес.
«Где мы?» и «Зачем мы?» — эти вопросы не случайно возникли здесь, на плато, в окружении древних развалин и вблизи пещерного монастыря. Нужна такая встреча, чтобы что-то случилось, чтобы внутри что-то сдвинулось. Я снова вспомнил про идею механического театра бывшего начальника методотдела. «А что, если начать самим делать нечто похожее? — думал я. — Но что, что?..»
Мы воссоединились с коллегами за цитаделью на другой стороне плато. Было забавно видеть приближающуюся группу. Высокая крупная фигура директора возвышалась над всеми остальными — ни дать ни взять Петр Первый в окружении свиты; он шел под руку с Вандой. Рядом семенила кругленькая Эльвира, не упускавшая случая лишний раз побыть в кругу администрации. Ей было важно, чтобы все видели и понимали: она приближена к этим двум монаршим персонам. За ними шли Тамара и Фируза, которые о чем-то жарко спорили или ругались. Следует отдать им должное: несмотря на острейшие конфликты между ними, когда дело казалось отношений с окружающими, они стояли горой друг за друга. Агнесса Карловна и Виталий Семенович, напротив, мило беседовали, впрочем, как и всегда. За долгие годы знакомства, еще с молодости, им, пожалуй единственным во Дворце, удалось сохранить безупречную дружбу. Предпоследней шагала Зина Дрозд. Она специально не пошла вместе с нами, но и в другой компании была лишней. Но кто, в конце концов, виноват в этом? Замыкал процессию выдохшийся Толик.