Методотдел
Шрифт:
Во Дворце находился довольно большой зрительный зал с выкрашенным в черный цвет потолком и, как водится в настоящих театрах, кулисами и сценой. Главным режиссером всех спектаклей и торжественных церемоний была Тамара Анциферова. Она же со своей помощницей и подругой Фирузой Клименко занималась с детьми в театральной студии. Подруги напоминали Тофслу и Вифслу из «Муми-тролля», они всегда ходили вместе и были похожи друг на друга своей отрывистостью и какой-то мальчиковостью. Обе курили как паровозы и не отличались тактом, полагая про себя, что занимают какое-то привилегированное положение. Тамара и Фируза много лет назад приехали сюда, будучи совсем юными, и прочно приросли к Дворцу, как улитки к своим ракушкам. Это был прочный профессиональный и дружеский тандем, правда, мне показалось, что на сцене они уже давно
Звукорежиссером и мастером по свету был Витя Домнин. Я звал его Витькой, потому что он для всех быстро становился «своим парнем» — открытым, подкупающим своей естественностью и добротой. Искатель приключений, Витька появился здесь за несколько месяцев до меня, когда прежний звукарь сбежал на «большую землю» накануне фольклорного праздника. Хотя Домнин изначально воспринимался как временная фигура (слишком уж сомнительной была его трудовая биография), но все же благодаря его рвению браться за любую работу он смог закрепиться во Дворце. Вскоре Витя стал проводить встречи в местном детском киноклубе, а затем снимать с ребятами видеоролики, пытаясь тем самым возродить легендарную киностудию Дворца. Он же был среди нас единственным, кто разбирался в компьютерах, а значит, за ним всегда посылали, если что-то случалось на этот счет.
Еще во Дворце с незапамятных времен — чуть ли не первый в Союзе — имелся кабинет психолога, где сейчас хозяйничал загадочный и нелюдимый Кирилл Завадский. Когда я вспоминаю его, на ум приходит образ эдакого «человека в футляре» — тревожный и закрытый одновременно. Странно, но говорили, что Завадский был отличным психологом. Насколько он был сложен в общении с нами — своими сверстниками, настолько легок в работе с детьми, которые его просто обожали. Завадскому помогали два одуванчика, две совсем молоденькие крошки, девушки-хохотушки — Валя Кондукторова и Марина Занозина. Я очень долго путал их между собой. Обе невысокого роста, вечно ходили с распущенными волосами, в обтягивающих задницы джинсах. Они иронично относились к Завадскому, пользуясь его непробиваемостью. Не раз я оказывался свидетелем, как Валя и Марина, не особенно скрывая, перемигиваются и перешептываются за спиной у Кирилла.
Непосредственным курированием всех нас занималась заместитель директора — розовощекая блондинка из числа тех, про которых принято говорить «кровь с молоком», — Ванда Сергеевна Капралова. Она была невероятно колоритным персонажем. Как только я увидел ее, почти сразу же из недр моей памяти всплыла картина Тулуз-Лотрека «Сидящая Ша-У-Као». И я так для себя и прозвал ее, но со временем сократил до Шао. Теперь я мог вживую лицезреть не менее знаменитую клоунессу, чем ее легендарный прототип.
Ванда имела спорадическую натуру. Самый разный предлог мог вызвать у нее всплеск гнева, слез или отчаянного веселья. Такая неуравновешенность выглядела довольно странной для взрослого человека, поэтому неудивительно, что во Дворце меня сразу предупредили будто она «того». Сначала это могло показаться безобидным, даже довольно забавным, но я быстро понял, что это не смешно. Наша клоунесса тиранила весь Дворец, особенно женщин. Молодым она мстила за их молодость и привлекательность, всем остальным — за их упрямство и, как она говорила, «поперешность». Ко всем местным она относилась с огромной брезгливостью. Ее настоящей идеей фикс было желание изменить здешний уклад, «научить работать по-настоящему», но местные были крепким орешком. Они не принимали ее, сопротивлялись, и за это Ванда их ненавидела.
Капралова приехала за год до меня по приглашению Горовица, которому срочно нужен был заместитель, но на тех условиях, что он предлагал, все его знакомые отказывались. Тогда ему и подвернулась Ванда, которая, видимо, решила здесь наконец-то воплотить свои реформаторские амбиции. Я думаю, что на собеседовании она вряд ли проходила испытание с портретами — вряд ли Илья Борисович требовал от нее блистательного интеллекта. «Такая нужна, чтоб вести на баррикады, как та голая баба с флагом на картине», — вводил меня в курс дела Витька.
Ванда была незамужней, а значит, мужчинам тоже доставалось от нее за то, что те не видели в ней привлекательной женщины, способной составить их счастье. Тема личной жизни во Дворце вообще была очень сложной. Что это — рок или проклятье,
Ванда надеялась обрести во мне союзника, но таковым я никак не мог для нее стать — ни по симпатии, ни по убеждению. Капралова по-своему приняла директорскую установку про спасение Дворца и теперь свято верила в свое избранничество. Я же старался защищать своих методистов от ее бредовых указаний, от бесконечных нападок и придирок. Я видел абсурдность ее хаотичных нововведений и никак не мог найти им оправдания. Ванда считала, что работать ровно до пяти вечера — это моветон. Под всяким предлогом, заваливая в том числе ненужной работой, совершенно выматывая, она добивалась того, чтобы люди оставались еще на два-три часа. Она высасывала энергию из сотрудников. Могу предположить, что причина крылась в ее одиночестве: Ванду никто не ждал вечерами, и она, должно быть, очень боялась проводить их одна. Что там вечера… Даже в своем собственном кабинете она не могла находиться долгое время одна. Почти каждый день под тем или иным предлогом кого-то из нас она приглашала поработать к себе. Часто такой жертвой оказывался я.
После первой недели работы во Дворце я понял, что оказался в высшей степени необычном месте. Этот мир был архаичным, плотным, сложным, полным причуд и необъяснимых электрических разрядов между его обитателями. Каждый из сотрудников своим неслучайным путем некогда пополнил коллекцию Дворца. И вот теперь я такой же чудак, экспонат, один из них. Что стало со мной такого, раз я здесь? Это награда? А может, ловушка? Ведь Дворец чертовски умен, и кто знает, что у него на уме на самом деле?
Здесь во всем ощущалась какая-то недосказанность, словно все состояли в сговоре против меня. Впрочем, это не удивительно, так как поначалу во мне видели лишь человека Капраловой. Долгое время я вызывал серьезное подозрение — что, мол, делает этот тип в нашем захолустье? Отчего он сбежал? Такое настороженное отношение коллег будило во мне взаимную недоверчивость. Природная идиллия вокруг, усыпляя бдительность, только подливала масла в огонь. Знаете ли, светит ярко солнышко, птички поют, пахнет кедрами и доносится шум моря: вдалеке в легком мареве видно, как с обеда во Дворец беззаботно возвращается одна из его милых барышень. Вот уже за ней приятно громыхнула кряжистая дверь. Все так спокойно и прекрасно, но что за этим?
Глава IV, из которой читатель сможет узнать о бывшем начальнике методотдела и его загадочном дневнике
В то утро я чувствовал себя выжатым как лимон. Накануне до одиннадцати вечера провозился с Вандой над презентацией к совещанию. Капралова была на редкость безграмотной, и мне приходилось после нее править все документы, а во многих случаях все полностью переделывать. Но это было ничто в сравнении с отсутствием у нее способности сосредоточить свою мысль на чем-то одном. Это раздражало, равно как ее частые перерывы «на покурить» и привычка во время вечерней работы пить коньяк.
Когда я пришел, все уже работали. В отделе вкусно пахло кофе — Рита и Таня не могли без него начать свой рабочий день. Я тоже сделал себе кофе и включил компьютер. У нас бывало по-разному: иногда стоял хохот от лавины шуток, бывали жаркие споры, а бывало, как сейчас, — молчаливая напряженная работа и только клацанье клавиатур, классическая картинка для методического отдела. Накануне от Ванды пришло задание срочно переделать все программы по новой структуре. Она настращала всех выдуманными проверками, быстренько состряпала новое Положение и дала недельный срок на переделку.