Методотдел
Шрифт:
Одной из них были те самые наручные лаптастые часы со шрамами, что сразу бросились мне в глаза. Они казались мне совершенно особенными. Их стрелки давно не ходили, но на меня они действовали и без движущихся стрелок. Я чувствовал в них некую глубокую тайну. Здесь была и тайна методотдела, и всего нашего Дворца, и юга, и моря, и тайны тех людей, которые жили до меня и здесь, и на других материках тоже.
Второй вещью, что я взял, был транзисторный радиоприемник «Спорт-305». Я не мог его не взять, так как он был точь-в-точь из моего детства. Вместе с этой находкой я как будто сразу что-то вспомнил, хотя ничего и не вспомнил на самом деле, но ощущение было именно таким. В моих ушах сразу возник шум настройки радиоприемника. В детстве я любил крутить колесико поздним вечером в своей спальне, выключив свет; любил
Вернувшись в кабинет, прежде всего я поинтересовался у Агарева, откуда взялась такая странная для методотдела коллекция. Максим Петрович, обожавший моменты, когда нужно было погрузиться в далекие воспоминания, принялся не спеша рассказывать:
— Когда-то давно начальником методотдела был, постарше вас лет на пять-шесть, один очень странный человек по фамилии Антонов, такой не от мира сего… Мечтатель, изобретатель, очень увлеченный. Он был помешан на небе, а точнее, на самолетах. Лет тридцать назад в районе Коктебеля был авиаклуб, и вот он был его активным членом. Летал вроде на «Як-18». Каждые выходные пропадал там. Говорили, что за его плечами была богатая на приключения жизнь, что он много работал где-то в развивающихся странах во времена Советского Союза. Но в какой-то момент что-то произошло, вроде бы, проявив свою принципиальность, он с кем-то поругался и его блестящая карьера оборвалась… Оборвалась, потому что, я считаю, у нас делать нечего умному, образованному человеку. — Я понял, что последняя фраза адресовалась мне: мол, если я тут, то, значит, я никому не нужный неудачник. — Понятно, что он был птица высокого полета и явно был создан не для методотдела, — продолжал Максим Петрович (еще одна пощечина мне). — Что касается склада, то у него была такая, как вам сказать, экстравагантная идея или, честно говоря, глупость по созданию механического театра — какая-то жуткая смесь театра и выставки, искусства, техники и философии. Антонов и собирал необходимые предметы для этого, только я не пойму, как из хлама, что мы видели, можно было бы сделать что-то подобное? Не представляю, как все это до сих пор не выкинули? Однако его мечтам так и не суждено было воплотиться, и не потому, что он разбился на самолете — несчастный случай. Весь этот бред с самого начало был мертворожденным дитем.
Увидев мой интерес ко всей этой истории, Агарев как бы невзначай бросил:
— У Антонова были записи по созданию «чудо-театра», и они хранились во Дворце. Я даже листал их однажды. Такой бред, скажу вам…
— И где же они сейчас? — спросил я.
— Да кто ж его знает: может, в архиве, может, в библиотеке, а может, их уже и нет вовсе, ведь после Антонова у нас сменилось несколько начальников.
Я загорелся идеей во что бы то ни стало раздобыть эту тетрадь. Для начала я перерыл те вещи, которые мы перенесли на чердак, но ничего похожего на дневник там не оказалось. Затем с надеждой обратился к нашему архиву. Среди кучи бумаг найти нужное — непростая задача. Однако и здесь мое упорство не было вознаграждено — в архиве тетради я не нашел.
Между тем, наша Ванда рвала и метала. Часть программ мы не успели переделать к назначенному сроку, а в тех, что были сданы, она увидела ошибки, которые, собственно, таковыми и не являлись. Всякое отступление от своего шаблона Капралова считала страшным преступлением, и по этой причине все программы, когда бы они ни создавались, могли оказаться совершенно безликими. Она ужасно разнервничалась из-за того, что мы не прислушались к ее пожеланиям и постарались сохранить индивидуальность разработок. Как всегда, особенно досталось женской части отдела. Меня она всего лишь упрекнула, но вот на Риту, Таню и Вареньку обрушила всю свою ярость. Как ни старался я разъяснить, что это мое решение. Ванда ничего не хотела слушать и орала как оглашенная, чем довела Таню и Вареньку до слез.
— Вы все делаете мне назло, — кричала Капралова, — все специально… Переделывайте!
Раскрасневшаяся, она выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью.
Так сложилось, что на начальниц-дур мне везло всегда. Не на дураков, а именно на дур. Будто тем самым каждый раз мне преподавался какой-то неведомый урок, будто причина
Порой моему отделу приходилось разгребать кучи интеллектуального мусора. Я даже в шутку прозвал методистов интеллектуальными ассенизаторами. Нам приносили для правок свои тексты все работники Дворца, среди которых были и педагоги, работавшие здесь по совместительству. И у всех без исключения были свои недостатки: библиотекари — крайне небрежны, психологи отличались чрезвычайно топорным языком, театралы, включая Витьку, были безграмотны, музейщики писали невероятно тяжело и канцелярно. О приходящих педагогах я вообще молчу — им все это было не нужно, и моим методистам зачастую приходилось делать программы с нуля.
К нашим обязанностям, среди прочего, относилось информационное наполнение сайта Дворца, а также составление всяческих отчетов и ответов на сторонние запросы и письма. Словом, работы было много. Все бумаги, «ходившие» в нашем Дворце и «выходившие» из него, обязательно проходили через наш отдел и через меня лично.
Я заметил, что всякий текст упрямо отражал малейшую деформацию характера автора и самого места, где он был создан. Гармонию, несомненно, он тоже отражал, однако таких текстов во Дворце катастрофически не хватало. Что касается влияния места, то со временем я убедился, что оно, безусловно, было. Там, где большая застойность, а во Дворце все именно так и обстояло, избежать подобной деформации практически невозможно.
Как уже отмечалось, основным источником напряжения для нас являлась Ванда, чья голова просто кипела самыми разнообразными инициативами. Каждую неделю она исправно отписывала отделу с полдюжины различных текстов, которые в сжатые сроки следовало отредактировать, дописать или же переписать вовсе.
А еще ошибки. Будучи начальником методического отдела, я понял, что человек просто соткан из ошибок: орфографических, пунктуационных, стилистических, ошибок форматирования текста, и прочая, и прочая. И все коварство здесь заключалось в том, что написанное, в отличие от устной речи, предательски сохраняло эти ошибки и выставляло их на всеобщее обозрение, покрывая вечным позором автора. Я, разумеется, не был исключением и тоже плодил ошибки. Справедливости ради следует оговориться, что в большинстве случаев все же не плодил, а пропускал огрехи своих подчиненных, которые сдавали свои программы и методрекомендации. А потом бешеная Ванда вбегала к нам в кабинет, тыча пальцем на пропущенное слово или досадную опечатку. К счастью, врожденная безграмотность не давала ей возможности увидеть и половины всех ошибок, что у нас были.
Со временем я придумал свою систему фильтров. Сданный мне текст я внимательно читал и правил, затем отдавал посмотреть какому-нибудь методисту, но только не автору документа; методист вносил какие-то исправления, затем я снова читал и снова находил что-нибудь эдакое, после чего уже сдавал текст. И надо сказать, порой и это не давало желаемый результат, но все же в целом неплохо работало.
В конце концов, ошибка — что она? Всего лишь вопрос внимательности. Внимание так устроено, что всегда нацелено на что-то частное в ущерб целому или наоборот, отчего и природа различных ошибок. И еще внимание так легко усыпить и обмануть — вот поэтому оно не должно ничему и никому верить, хотя ему, доверчивому от природы, сделать это крайне непросто.
Мысль о тетради не давала мне покоя. Я решил обойти весь Дворец.
Разумеется, начал с библиотеки. Я часто бывал там и, наверное, потому хорошо ладил с ее хозяйками. Библиотекарям всегда нравится чувствовать свою востребованность, особенно если заходишь к ним не по работе, а для себя. Тогда они всячески стараются угодить и сделать так, чтобы ты приходил снова и снова. Агнесса Карловна ставила чайник и обязательно доставала какое-нибудь лакомство. Аннушка, хотя и не принимала участие в наших беседах, но я отмечал, что всегда с большим интересом слушала нас. Так было и в этот раз.