Метро 2033: Гонка по кругу
Шрифт:
– Дядь, ты умными словцами не бросайся, мы гимназий не заканчивали, – бритоголовый паренек в коротких штанах и грязной телогрейке неопределенного цвета развалился на массивной мраморной скамье с высокой спинкой, заложив ногу за ногу, и с неприкрытой дерзостью глазел на Фольгера. – Ты или берешь девочку, или валишь лесом. Лишних ля-ля здесь разводить не надо.
«Конечно, ты никаких гимназий не заканчивал, – подумал Феликс, вежливо улыбнувшись, – ты, придурок безграмотный, уже после катастрофы родился».
– Просто сто патронов за один перепих, – Фольгер развел руками, –
– Так возьми дешевле, – сказал паренек, – у нас бабуси есть, по пять маслят берут. А можешь вообще в перегон сгонять да передернуть. Это тебе задаром выйдет.
– Нет уж, спасибо, – засмеялся Феликс, – я от твоих бабусь всю таблицу Менделеева подхвачу.
– Чё за таблица такая, – спросил паренек, – типа триппака, что ли?
– Да, что-то вроде этого, – кивнул Фольгер. – Так объясни мне, почему ваша мисс Браун стоит целую сотню? За такую сумму можно двух красоток на две ночи снять.
– Дядь, эта киска делает все! Вообще все! Сечешь? – паренек подался вперед. – И потом, она чистенькая, ничего не подцепишь. Ее врач через день смотрит. И хаза у нее утепленная, шесть квадратов. Такой просторной больше ни у одной девочки нет, ни на Новокузнецкой, ни на Третьяковской. Короче, лучшая бикса на Треугольнике. Сечешь фишку, дядь?
– А ты-то откуда знаешь, забавлялся с ней? – Феликсу очень хотелось размазать наглого говнюка по стенке, но вместо этого он лишь заулыбался еще вежливее.
– Честно, дядь, я не пробовал, но один мой кент кашлял, что когда кончал, чуть ласты не склеил, так ему по кайфу было. Охрененная девочка. Так что, смотреть будешь?
– Я ее видел издалека, действительно хорошая, – соврал Фольгер, извлекая две бумажные пачки и увесистый мешочек из рюкзака. – Держи, здесь ровно сто. Можешь пересчитать.
– Обижаешь, дядь, – паренек ловко перехватил мешочек, попробовал его на вес. – Это Новокузнецкая, здесь базару верят. Потому что если проверят, то за трындеж башку оттяпают на раз-два.
– Тогда веди меня к царице вашего Треугольника.
– Это, дядь, – паренек встал со скамьи, – если уж у тебя маслят куры не клюют, могу гипсуху толкнуть.
– Не понял.
– Ну, тут из гипса солдаты всякие, офицеры, что ли. На сходняке паханы решили картинки эти распилить и толкнуть.
– Ты имеешь в виду скульптурные группы, посвященные Великой Отечественной войне? – спросил Фольгер.
– Да хрен знает, какой там войне, – отмахнулся паренек, – война эта когда была? А маслята сейчас можно выручить. Сечешь? Так что, не хочешь себе чё-нибудь из гипса? Ну, типа на память.
Внезапно Феликс ощутил жжение в груди, а во рту почувствовал горечь со стальным привкусом. Фольгер с отчаянием представил, что сейчас с ним может случиться: сбитое дыхание, тяжелый кашель, кровохарканье. Приступы, начавшиеся несколько месяцев назад, все чаще давали о себе знать. Но в этот раз Феликс сдержался, не раскашлялся. Прикусив губу, он запрокинул голову, уставившись на металлический щит в обрамлении знамен с надписью: «Слава героям – защитникам Севастополя».
«Нужно досчитать до десяти, и все пройдет», – подумал Фольгер.
Паренек
– Да у тебя, дядь, губа не дура. Это… как его… достояние Новокузнецкой. Не продается.
«Раз, два, три…»
– Нет, ну вообще, хрен знает. Я такие дела не решаю. Тут с паханами перетереть надо.
«Четыре, пять, шесть…»
– Думаю, за полштуки маслят отдадут. А может, и меньше…
«Семь, восемь, девять…»
– Может, даже упами возьмут, а не настоящими. Но только один к четырем.
«Десять!» – Феликс сделал глубокий вдох.
– Так что, дядь?
– Веди меня к девочке, – сказал Фольгер, чувствуя себя намного лучше, – это все равно не ваше достояние. Достояние купить нельзя и нельзя продать, его можно лишь заслужить, кровью заработать. Своей кровью.
Феликс, обходя гипсокартонные прилавки и небрежно расталкивая зазевавшихся прохожих, следовал за юным сводником. В южном торце станции стояли крохотные тонкостенные палатки-полубочки, возле которых толпились легко одетые девицы. Было ощутимо холодно, и подземные бабочки пританцовывали, ежились и о чем-то весело переговаривались друг с другом. Из некоторых палаток слышалось натужное сопение, на которое никто не обращал внимания. Что и говорить, похоть клиентов и желание извлечь из этого выгоду заставляли работать в любое время при любой температуре воздуха.
Однако Фольгер размышлял о другом: не ошибся ли он, заказав некую мисс Браун. Может, это вовсе и не Ева? Найдется ли во всем метро хоть одна взбалмошная деваха, способная убедить главного выродка Новокузнецкой Басмача дать ей роскошную утепленную палатку в единоличное пользование и при этом выставить невероятный тариф: сто патронов за час? Нет, на такое способна только одна женщина. То-то Вольф будет рад, когда узнает, чем занимается его любимая сестрица. Феликс увидел зимнюю палатку среднего размера, и в самом деле занимающую площадь около шести квадратных метров.
– Давай, дядь, попыхти хорошенько, – усмехнулся паренек, – только смотри, дуба не врежь от счастья. Девочка уже там.
Фольгер подождал, пока юный сводник исчезнет, и осторожно заглянул в палатку. На толстом одеяле, укутавшись в махровый плед, скрестив ноги по-турецки, сидела она – Ева. Молодая женщина, прищурившись, созерцала еле тлеющий огонек керосиновой лампы, стоящей перед ней. Из-за слабого света внутри палатки царили серые тона, но память и воображение Феликса все окрасили в нужные цвета. Золотистые, пышные волосы Евы, непозволительно роскошные для жителей подземелья, ниспадали на изящные округлые плечи, к которым хотелось с жадностью припасть губами. Брови, не тонкие и не толстые, были чуть темнее волос, а глаза – карие, со смешинкой. А под пледом была крепкая упругая грудь нерожавшей женщины и такие маленькие аккуратные сосочки… а еще почти незаметный, сводящий с ума животик. Но главным оружием Евы было вовсе не красивое тело. Женщина умела улыбаться так, как никто во всем метрополитене. Очень часто эта улыбка превращала мужчин в глупых и послушных щенков, чуть ли не писающихся от восторга, когда их погладят.