Метро 2033: Гонка по кругу
Шрифт:
Впрочем, нелюдей надолго не хватило, – мы их хорошо побили в прошлые два раза, и они вскоре отступили. Мы даже обрадовались, решили, что твари наконец-то от нас отстанут. Дед рапортовал об успехе, ему радировали, мол, терпите парни, одно дело делаем. Своих ведь не бросаем! И пока вы здесь стоите насмерть, эвакуация идет полным ходом. Людей оказалось очень много и в бункере аэропорта, и в окрестных бункерах. Вы герои, парни, вы герои! – ну и все такое в том же духе.
Как оказалось, мы рано радовались. Ночь ужаса не закончилась. Четвертая атака нелюдей была последней, но самой страшной. Наши силы были рассеяны по периметру. Дикари провели ряд ложных атак в северном и северо-восточном направлениях,
Ты пойми, Ленора, сейчас я выражаюсь сухими терминами, но тот ад, который творился тогда, десять лет назад, в нескольких километрах от аэропорта, невозможно описать никакими словами. Человекообразные твари сумели навязать нам ближний бой. Мы сражались с двуногими монстрами практически в рукопашную, я лично перерезал глотки пяти или шести выродкам вот этим самым ножом с двусторонней заточкой. А скольких я расстрелял в упор из «калаша» и «стечкина» или просто поранил, и сосчитать невозможно.
Ты ведь со своим Кухулином проходила через Павелецкую, не ганзейскую, а нищую, радиальную, и, может, видела Серегу, такого, со скошенным набок носом и шрамом. Видела? Ну вот, этого здоровенного мужика нелюди облепили со всех сторон, повисли на нем, как собаки на медведе, а особо ретивый дикарь угодил Сереге дубиной с гвоздями по лицу. Вот с тех пор он такой кривой. Если бы не мой «стечкин», если бы не нож, его бы уже в живых не было. Я ворвался в толпу этих тварей с пистолетом в левой руке и кинжалом в правой. Такого неистовства я никогда больше не испытывал. Это был транс. Да, именно транс, в котором человек перестает быть человеком, становится кровавым богом войны, настолько страшным, что даже бесстрашные в своей тупости нелюди с ужасом разбегаются.
Впрочем, вряд ли мой напор мог спасти отряд от неминуемой гибели. Радист сумел убедить наших боссов, что обстановка сложилась критическая и выстоять мы не сумеем. Из Внуково на подмогу пришел бэтээр, и он-то, наматывая на гусеницы кишки дикарей и кося их из пулемета, переломил ход боя в нашу пользу.
На рассвете мы перешли в контратаку. Окраина поселка загорелась, – уж не знаю, как это случилось и кто поджег ветхие дома. В суматохе сражения трудно было что-либо разобрать. Однако факт остается фактом, нелюди оказались между молотом и наковальней. В своеобразном котле. Изваринском котле.
Совершенно обезумевшие, они кидались под пули или впрыгивали в огонь, а затем, охваченные пламенем, выныривали обратно и, дико завывая, метались из стороны в сторону, пока не падали замертво.
Эту непереносимую вонь паленых тел я никогда не забуду. Жутко. Мерзко. Тошнотворно…
Мы уничтожили практически всех человекообразных тварей. И знаешь, ради чего? Ради того, чтобы в метро вывезли какую-то ценную аппаратуру и вещества. Я точно не знаю, что именно искала в аэропорту бригада сталкеров, пока мы воевали с дикарями, но они это нашли. И как ты думаешь, Ленора, кто получил все бонусы? Простые обитатели метро? Нет – все это стало собственностью небольшой кучки людей, новых подземных олигархов, которые не любят о себе распространяться.
И еще: из Подмосковья никого не эвакуировали. Ни единого человека. Россказни в стиле «мы своих не бросаем» оказались пустым блефом, красивой оберткой для дурно пахнущего куска дерьма. И я уверен: сигнальные огни в окрестностях Москвы до сих пор горят повсюду, тщетно взывая о помощи, которой никогда не будет…
Когда бойня почти закончилась, на меня выскочил недобитый дикарь. Он увидел меня и остановился. Я тоже не стал сразу стрелять.
Я посветил фонарем ему в морду. Возможно, мне просто показалось, – но я увидел в глазах нелюдя проблески осмысленности. А еще там были бездонный страх, затравленная ненависть и какая-то потусторонняя
Наконец, у меня прошел ступор, и я убил дикаря. Прострелил голову. Его рожу, Ленора, я запомнил навсегда. И знаешь почему? Потому что, когда я узнал, как нас обманули наши боссы, я понял, что морда нелюдя – это и есть истинное лицо человека, но честное, без маски и без добродушного оскала.
После спецоперации в аэропорту Внуково и Изварино многие из выживших бойцов так и остались солдатами удачи. Кто-то из них, полагаю, преуспел в работе на Ганзу и до сих пор охраняет больших начальников. Но многие из простых бойцов стали погибать при странных обстоятельствах. Кто-то выходил на поверхность и не возвращался, кто-то травился пропавшими консервами, кого-то настигала шальная пуля в туннеле. В общем, от ненужных свидетелей начали избавляться. Вот и пришлось мне переименоваться, стать Феликсом Фольгером и раствориться среди маргиналов подземки.
Я решил помогать становлению Четвертого Рейха. Из принципа. Просто потому, что у этих отморозков лицо было истинным, без прикрас, без фальшивого благочестия, – как у того нелюдя из Изварино. Бездонный страх, затравленная ненависть и зависть к тем, кто живет… и никакой осмысленности…
Жалею ли я о прожитых двадцати годах?.. Конечно, жалею… все неправильно и все не так…
Феликс чувствовал себя опустошенным, однако облегчение действительно наступило. Он посмотрел на Ленору с печальной улыбкой и сказал:
– Единственное, о чем я не жалею, – это о том, что встретил когда-то Еву. Она была особенной, всегда противилась тьме, что окружает нас. Я ее любил, но ни разу в жизни не признался ей в этом, все изображал из себя веселого трахаря. А теперь ее нет. И сказать «я тебя люблю» мне больше некому.
Ленора молчала, и Фольгер, вложив в руки девушки нож с надписью «My OC» и потрепав ее по плечу, прошептал:
– Иди, отдохни, нас ждет решающий забег. Мы должны победить и удивить. Обязательно удивить, поступить не так, как от нас ожидают. Ради Деда, ради Евы, ради тех светлых людей, что канули в безвестность в этих вонючих катакомбах.
Ленора, не произнеся ни слова, поднялась с топчана, подарила Феликсу теплую улыбку и, прицепив нож к поясу, вышла из комнатки, а мужчина, закрыв глаза, лег на дощатую кровать. Ненависть и жажда мести на время сменились непреодолимой усталостью. Фольгер заснул.
Ему снилась Ева. Живая, веселая, в ярко-красном платье до колен. Она была счастлива…
И Феликс тоже.
Глава 7
Отступник
Отведав в местной столовой грибной похлебки за четыре патрона, Кухулин направился к своему вагону, где ему отвели место для отдыха. Ему не нравились любопытные взгляды обитателей Киевской. Незнакомые люди здоровались с ним, поздравляли с успешно пройденным этапом соревнований, желали победы и дальнейших успехов в жизни. На первый взгляд подобное благодушие могло показаться безобидным и даже милым. Что плохого, если люди желают тебе добра? Однако Кухулин понимал, что местные зеваки выражали свою признательность отнюдь не бескорыстно. Они благодарили за подаренные Играми переживания и как бы выдавали аванс на будущее, предвкушая решающую битву между ганзейцами и командой Фольгера.