Метро
Шрифт:
Тогда Константинов подскочил к нему и коротко пробил в корпус, но гаринская куртка выполнила роль амортизатора, погасив силу. Гарин же успел заехать Константинову в ухо. В голове послышался резкий шум, будто кто-то с размаху хлопнул надутый полиэтиленовый пакет. Ему показалось, что ухо обожгли кипятком.
Но это только подхлестнуло Константинова. Он резко ушел вправо, опираясь на сломанную ногу. Внезапная боль в лодыжке оглушила его, заставила забыть про ухо. Он вынырнул из-под левой руки Гарина и, вложив в удар всю тяжесть тела, выбросил
Если бы удар достиг цели, Гарин повалился бы на спину, как сноп. Но он в последний момент дернул головой, и удар пришелся в скулу.
Гарин коротко выдохнул, взревел и бросился вперед, чтобы обхватить Константинова и повалить на пол. Константинов ответил очередью хлестких хуков (хотя и не догадывался, что бьет именно хуки, а не, скажем, кроссы или свинги), но они запутались в длинных тяжелых руках Гарина и не достигли цели.
Гарин схватил его за лацкан пиджака, подтянул к себе и изо всех сил ударил коленом в живот.
У Константинова перехватило дыхание и потемнело в глазах. На какое-то время он потерял способность сопротивляться, а Гарин все бил и бил левой, попадая в бровь, губы, нос…
Константинов почувствовал, как брызнула горячая кровь, но так и не определил откуда – из губ или носа. И то и другое тотчас же распухло и утратило чувствительность. Ему казалось, будто кто-то положил на лицо кусок горячего липкого теста. Он потряс головой, краем глаза следя, как разлетаются во все стороны темные брызги.
Гарин второй рукой схватил его за пиджак, дернул на себя, ловко отступил назад и бросил Константинова на колонну.
Пол под ногами Константинова словно провалился, и уже в следующий миг он ощутил тяжелый удар спиной о колонну, а затем – оглушительный взрыв внутри черепа. Ему показалось, что он слышал, как хрустнул затылок и капли мозгов с отвратительными шлепками брызнули на шероховатый бетон.
Перед глазами возникла долгая ослепительная вспышка, как от дуги электросварки, а потом наступила темнота. Константинов медленно оседал на пол. Он вжимался спиной в колонну, чтобы замедлить падение, но сверху на голову сыпались тяжелые, ставшие убийственно точными удары.
– Первый?! – хрипел Гарин, и его голос был страшен. – На, сука, получи! На!
Константинов плыл, приближаясь к полному беспамятству. Каким-то образом ему удалось, собрав остатки сил, ударить Гарина снизу кулаком в пах.
Гарин зарычал и согнулся пополам. Константинов ударил еще дважды, удары пришлись точно в челюсть, но сил в руках уже не осталось. Тогда Константинов скрюченными пальцами полоснул Гарина по лицу, целя в глаз. Гарин отшатнулся и, запнувшись, упал.
Константинов испугался, что потеряет сознание, если останется на месте; он оттолкнулся от колонны и пополз в сторону. Мыслей в голове не осталось. Ощущение было такое, словно и самой головы не осталось, только плотно спрессованный сгусток боли, растущий между плечами.
Крик, который он услышал, заставил его понять: он проиграл, потому что больше не чувствует
Тонкий голосок закричал прямо над ухом:
– Папа! Папочка! Что с тобой? Тебе больно? Папа, бей его!
Константинов встал на четвереньки и пополз быстрее. За спиной послышался сдавленный стон. Потом тяжелые шаги. Сначала медленные, затем все быстрее и быстрее.
Гарин настигал его.
Денис вовремя подхватил Алису. Ее руки блуждали по его лицу, одежде, пытались найти его пальцы, но Денис видел, что эти движения бессознательные.
– Алиса! – закричал он, сжал ее в охапку и опустился на пол, подставив колено под спину девушки.
Он растерялся. Такого с ней никогда еще не было. Она побледнела той мертвенной бледностью, которая бывает только у гипсовых статуй, и стала холодной, как мрамор. Денис видел, как двигаются и подрагивают глаза под прикрытыми веками. Посиневшие губы раскрылись, словно для нежного поцелуя. Но она почти не дышала.
– Помогите! – тихо сказал Денис, будто Алиса спала, а он боялся ее разбудить.
Ее губы слегка дрогнули.
– Помогите! – повторил он громче и, уже не сдерживаясь, заорал: – Помогите!!!
Несчастная собачонка, совершенно потерявшая голову от того, что здесь происходит, бегала по платформе и заливалась громким лаем.
Доктор восемнадцатого экипажа бежал последним. Он отставал, и всему виной был этот злосчастный чемоданчик.
Угловатый ящик больно бил по ногам; наверное, правое бедро у него уже все было в синяках, но не мог же он его бросить.
Док остановился всего лишь на несколько секунд, чтобы перевести дыхание.
Сердце тяжелым упругим молотом колотило изнутри в ребра, легкие грозили вывернуться наизнанку, а в голове гудело, словно он пару раундов отстоял на ринге против Майка Тайсона.
Док сделал несколько глубоких вздохов. Водитель перед ним замедлил бег, обернулся и махнул рукой. Док кивнул – сейчас! Сейчас, еще немного…
Удивительно, но старший тоже как-то почувствовал остановку. В сумраке тоннеля (аварийное освещение кое-как разгоняло темноту) док увидел, как командир остановился и достал из нагрудного кармана куртки рацию.
Он упер левую руку в колено, а правую, с рацией, поднес к лицу.
– Мы идем… – отрывисто сказал он. И услышал ответ.
– Ждем. Давайте скорее.
Старший кивнул, словно собеседник мог его видеть, и убрал рацию обратно в карман. Сейчас его движения были нарочито неторопливыми; он медлил, потому что знал, как много могут значить несколько секунд передышки.
Старший мотнул головой, показывая вперед. «Пошли!»
Док подхватил чемоданчик и вдруг… замер на месте.
– Эй! – Он поднял вверх указательный палец, призывая товарищей прислушаться.