Меж двух океанов
Шрифт:
Войдите в ресторан — и официант на первоклассном жнжковском [2] жаргоне предложит вам порцию взбитых сливок и кофе. А после на том же чешском языке подсчитает стоимость завтрака так, что она будет в три раза выше цены обеда. Пройдите немного подальше, и вы увидите перед следующим домом сидящего на ковре бородатого араба, расхваливающего прекрасной работы чеканные ларцы, трубки и браслеты. В десяти шагах отсюда немец-оптик чинит очки, бинокли и затворы фотообъективов. До сто мастерской через улицу доносится восточная музыка: это патефон в персидской
2
Ж и ж к о в — район Праги. (Прим. перев.)
К вечеру, когда над авенидой Сонтраль вспыхнут цветные огни неона, город международной торговли неузнаваемо меняется. Наступает время вторжения солдат и матросов, туристов и обитателей богатых вилл предместий. На стоянках перед лучшими кинематографами остается добрая половина автомашин. Из открытых дверей баров несется рев патефонов и звон стаканов. Временами подвыпившие солдаты учиняют где-нибудь драку, вмешивается моторизованная военная полиция с белыми буквами «МР» на шлемах, забирает у ночных проституток постоянных клиентов — и ночная Панама продолжает безумствовать дальше, до рассвета.
Город людей, оторванных от родины, всемирный вокзал.
ОТСТУПЛЕНИЕ В ЭЛЬ ВАЛЬЕ
— В таком пекле просто невозможно работать! Разве что в десять утра влезть под душ и торчать там часов до четырех. Ведь здесь постепенно становится хуже, чем на экваторе! Прошу тебя, опусти хоть эти жалюзи…
— …И будет еще хуже. Солнышко нам задаст жару, Йожка был прав. Более или менее нормально работать тут можно пять, ну, восемь часов в день, а по четырнадцати мы вряд ли вытянем.
В полумрак небольшой комнаты снова доносится из душа шум воды, прерываемый облегченным фырканьем. Но и после этого не легче: мысли все равно мечутся между ванной и рабочим кабинетом.
— Послушай, Мирек, если мы не успеем, то скоро опять попадем впросак. В Эквадоре мы еле-еле удрали от дождей, а через месяц они сядут нам на шею в Коста-Рике… Да, чтобы не забыть, ты виде.'! сегодняшнюю почту?
Солнце, процеживаясь сквозь опущенные жалюзи, устилает полосками света и тени диван, на котором лежит стопка газет, журналов, телеграмм и конвертов. Под названием гуаякильской газеты «Ла-Ора» бросается в глаза двухдюймовый заголовок:
Мирек тревожно пробегает глазами по строкам.
— Юрко, в Эквадоре плохо! Поступили газеты из Кито. Везде катастрофические оползни… Послушай!.. Столица связана с миром только самолетами. Небывалые наводнения на западном побережье. Большинство мостов на линии Риобамба — Гуаякиль снесено. Железная дорога и шоссе… постой… Риобамба— Гуаякиль! Ведь это же тот путь, по которому мы возвращались на побережье!
— Читай дальше!
— Железная дорога и шоссе во многих местах завалены. Столица в течение нескольких месяцев обречена на изоляцию… А тут, брат, целых две страницы фотографий. Картины, нечего сказать!
«Мы вспомнили о вас, когда впервые услышали это сообщение по радиостанции «Кондор», — писали
После такого итога говорить как-то не хочется. И трудно определить, отчего по спине бежит холодок: то ли от рубашки, противно прилипшей от холодного пота, то ли от слишком живых представлений. Сколько же случайностей привело тебя невредимым сюда, за вот эти жалюзи панамской комнатушки!
— Все осталось позади — и довольно уж об этом. А сейчас нужно решать. Ведь такая куча дел, что голова идет кругом. Разобрать почту, технические дневники, идентифицировать груду снимков, перенести в дневник записи из десяти блокнотов и, наконец, самое главное. Вот опять телеграмма из радио. Неделю назад мы отослали последний репортаж, а запас в редакции «Свет праце» кончится со дня на день. Кроме того, следует осмотреть машину. И на все у нас месяц, иначе через Коста-Рику не проехать.
— Йожка предлагал нам на время работы переселиться в… как он это назвал?
— В Эль Валье. Восемьсот метров над уровнем моря. Говорят, там гораздо прохладнее, чем здесь. И можно было бы наладить работу днем. Где карта?
Острие карандаша бежит по нитке дороги от звездочки к звездочке.
— Всего-навсего сто пятьдесят километров и хорошая дорога. Два часа — и мы там. Едем?
— Завтра утром.
— А почему только завтра? Дорога даже половина дня. За ночь мы сменим этот парник на Эль Валье, а утром примемся за дело.
Проезжаем американскую крепость Форт-Клеш он, указатели ведут нас налево.
— Осторожно! Сворачивай; в третью золу, гам, впереди, на бетоне стрелка… вот досада! Именно сейчас решили развести мост. Ну, а дорогу дают тому, кто больше: придется ждать, пока этот пароход вытянут из камер.
Шлюзы Мирафлорес. Два дня назад мы проходили их на «Марко Поло», направляясь в Кристобаль. Огромная металлическая арка моста, перекинутого через капа! с двусторонним пропуском судов, медленно поворачивается на одном-единственном центральном стержне, пока не встает перпендикулярно направлению дороги, над средней ст. нон между обоими каналами.
Электрические мулы впрягаются в пароход и тащат его за ворота шлюза. Неповторимое зрелище. Когда смотришь с дороги, то воды канала скрыты от глаз в каком-то воображаемом русле, а трансокеанская громадина длиною в добрых полторы сотни метров медленно ползет между бетонными дамбами, как бы двигаясь прямо по земле, и вздымается над капотами автомобилей десятиметровыми палубами, словно говоря: куда лезете, сверчки, на своих колесиках!
Мост становится на место, конец представлении. Двести выхлопных труб выбросили облако сизого дыма, взревели двести моторов — и через канал покатились вереницы машин.