Меж молотом и наковальней
Шрифт:
Глава первая. Возвращение
Домой возвращалась я безлунной июльской ночью, низко пролетая над таинственно переговаривающимися березами. Днем и при свете луны я не летала никогда: не очень хотелось шокировать людей своим транспортным средством… метлой.
Летать на метле — хобби, от которого я отказываться не собираюсь. Я понимаю, что двадцать первый век на дворе, что существуют машины, самолеты, но с полетом на метле это не сравнится никогда, как и с бурлящим в жилах огнем, когда первая рвешь ленточку финиша, оставляя за спиной даже златокудрую ведьму из Гренландии… А ведь до меня
Да, я выиграла. И теперь в удобно устроившемся на спине рюкзачке приятно позвякивал золотой кубок, которым я собиралась похвастаться перед домочадцами. Что поделать, потомственной ведьме в тринадцатом поколении скромной быть не полагается. Разве что если она больна на голову или является той самой уродливой кикиморой, какой изобразили мою прапрабабку не слишком-то наблюдательные художники.
Я любила образ своей прапрабабки и всегда хотела походить на нее. Она обладала отменным чувством юмора и вовсе не хотела разочаровывать своих клиенток. Перед ними представала угрюмой каргой с единственным, и тем гнилым зубом, с огромной бородавкой на крючковатом носу и сухими, крючковатыми пальцами. Чтобы было пострашнее, ее второе "я" являлось почти лысым, с редкими волосами на обтянутом желтой кожей черепе… Только глаза. Глаза у нее оставаясь прежними — большими, изумрудно-зелеными, с практически поглотившей белок радужной оболочкой.
Аристократки дрожали под пронзительным взглядом этих глаз, но все равно раз за разом возвращались к "ненавистной ведьме", платя за зелья драгоценностями и золотом. В варить зелья прапрабабка умела, в этом ей не откажешь. Любые — от любовных, до продлевающих молодость и красоту. Мы, ведьмы, умеем зарабатывать, что бы там кто ни говорил. И не считаем это зазорным, потому что жить, к тому же жить нормально, всем охота, даже ведьмам.
К тому же, говорят, она была на диво мудра. Она умела слушать и давать советы, утешала и помогала найти силы жить дальше. Мама говорила, что прапрабабка была светом в окошке, надеждой и успокоением. Чем-то вроде тогдашнего психолога, чуткого и бесконечно мудрого.
А когда клиентки уходили, моя предшественница скидывала личину уродливой старухи, как надоевшую одежду, представая в истинном обличье. Она была красавицей каких мало: гибкое тело танцовщицы, длинные изящные ноги, густой водопад волос. И ко всему этому глубокий омут колдовских глаз. Полный набор, чтобы свести с ума любого мужчину. Уж как ее мой прапрадед, говорят, любил… на другую даже не взглянуть не хотел. Повенчался с ней, не посмотрел, ни что ведьма, ни что незаконнорожденная… разум потерял, растворившись в колдовском взгляде.
Я в нее и уродилась… на свою голову. По улице пройти не могу, кто-нибудь, а прилипнет. Ладно, если мужчина, а то и временами и излишне модные женщины. И отвязаться от прилипалы сложно, да и характер у меня не особо боевой. Потому-то и не любила я толпу, города, предпочитала ночные полеты и одиночество, где можно было не опасаться очередного навязчивого ухажера. А еще книги. Много книг, всяких, от травников, до мифологии.
За размышлениями дорога пролетала незаметно. Легкий ветерок приглаживал волосы, забирался под куртку, холодил обтянутые джинсами бедра. Средь березового леса, на фоне темно-синего, укутанного тучами неба, появились остроконечные башенки "замка". Замком белоснежное здание обозвали местные жители, которые никак
В отличие от большей части человечества мы знаем, что магия есть. Мало того, мы ее с успехом используем, и пока другие клювом щелкают, зависая в виртуальных удовольствиях, мы ловим реальное наслаждение. И даем его. Не всегда бесплатно, вестимо. Если говорить обо мне — редко бесплатно. Другие в нашей странной компании, пожалуй, подобрее будут. А я? А я слишком люблю хорошую жизнь, за которую платить надо.
Осторожно спланировав вниз, я направила метлу к третьей башенке слева, только сейчас почувствовав, насколько устала. Теперь принять ванну и спать… Два дня отсыпаться, нет — три, и только тогда снова за работу. Без работы скучно.
Окно было открыто, и на сердце внезапно потеплело, на глаза напросились слезы. Меня, как всегда, ждали, хотя я, если честно, никогда никому не отчитывалась. Не говорила ни куда уезжаю, ни когда вернусь, ценя и свою, и чужую свободу, но я твердо знала, что в этом мире есть место, где меня всегда ждут. Место, которое я могу с полным правом назвать домом. Наш замок, ласково прозванный Магистратом, где у меня имелись отдельные и любимые покои: уютная спальня и шикарный кабинет. Настоящая ведьма не будет работать где попало.
Но, что самое важное, здесь меня ждали люди, которые меня любили. Я и сама не знаю за что, сама не знаю почему, как это случилось, просто любили. И сама мысль об этом делала меня сильной, ведь человек все же не может выжить в этом мире один. Даже если этот человек — вредная и любящая одиночество ведьма.
Странно, но в кабинете горел свет. Не хрустальная люстра, за которую я отдала целое состояние, а стоявшая на полу скромная свечка, такие за бесценок продают в магазинах мелочей. Свеча плакала парафиновыми слезами прямо на персидский ковер, что мне крайне не понравилось, но еще больше не понравилось нечто белое, пушистое, лопоухое, размером с кошку, что удобно уселось под столом и уставилось в небольшое, круглое, со средних размеров поднос, зеркало.
Зеркало небрежно опиралось о заполненный колбочками и склянками шкаф со стеклянными дверцами, по его краям каталось румяное яблочко, а в центре было изображение какой-то комнаты и странной тени…
— Пу! Чтоб тебя! Я же просила не трогать мои вещи!
Пу, милашка с длинной, сантиметров пять, ошеломительно мягкой шерстью, круглой мордочкой и огромными локаторами-ушами, увенчанными кисточками, сладко потянулась, зевнула, и, округлив темно-бордовые глазки, невинно спросила:
— Ась? Я только окошко открыла. Тебя ждала.
— А зеркало?
Пу широко улыбнулась.
«Какая очаровашка!» — частенько вскрикивали те, кто видел ее в первый раз, обманываясь ее пушистостью, крохотными, похожими на ладошки лапками и трогательно взъерошенной между ушками шерсткой. Но стоило ей улыбнуться во все зубки, как восторг сразу же утихал, сменяясь вполне-таки оправданным страхом: улыбка у Пу была великолепной, на полморды, а зубки — длинными, мелкими и — издалека видно — острыми, как иглы. За такую трансформацию мы частенько Пу величали Гремлином.