Меж трех времен
Шрифт:
Вот я зигзагами мчусь под проливным дождем через Сорок вторую улицу, вбегаю под навес вокзала Грэнд-сентрал, сбегаю вниз по пандусу, бегу через роскошный, отделанный мрамором вестибюль и вниз по лестнице, попадаю в длинный извивающийся туннель, взбегаю наверх, в вестибюль административного здания, вылетаю из дверей и опять бегу - через улицу, к зданию, куда я, собственно, и направлялся, - но уже почти сухой. Справился! Я справляюсь с городом, я его побеждаю! Еду стоя в вагоне подземки, ненавижу всей душой надписи на стенах и само это слово «подземка», но продолжаю стоять у самой двери, прочно прижимаясь бедром к поручню, чтобы не вытащили бумажник, определяю свою
И крупная крыса трусит поздно ночью по водосточному желобу, чувствуя себя хозяйкой города и не обращая на меня ни малейшего внимания. Полночь, и асфальт проминается под ногами, потому что уже месяц стоит жара, и кажется, жарко даже белым завиткам пара, сочащимся из-под крышки люка. Ночные вопли и вой на улице, под моими окнами, далеко внизу - звуки, которые ничем нельзя объяснить. Как назвать такие воспоминания? Может быть, извращенными? Нравятся ли мне крысы? Сейчас, стоя у перил моста, я не смог бы ответить на этот вопрос. Однако мне вспомнилось, как в свой первый нью-йоркский год, во время недельных каникул, я летал в Сан-Франциско.
Мы сидели на балконе у моего приятеля по колледжу и смотрели на знаменитый живописный залив - день был солнечный, дул легкий ветерок, в заливе полным-полно парусных лодок и яхт. И я кивал, соглашаясь со словами приятеля: да, вот оно, лучшее место во всех Соединенных Штатах. Да, район залива очарователен, впечатляющ, хоть и немного отдает праздностью, а Норт-Бич - просто чудо. Да, тут пропасть работы и очень неплохие экспериментальные театры. А Нью-Йорк - тошнотворный город, кишащий преступниками и развращенными хвастунами; Нью-Йорк - по-настоящему безнадежный город. И я кивал, и соглашался, и говорил, как я завидую его здешней жизни. А потом на день раньше срока улетел в вотчину круглосуточных книжных магазинов.
Когда попадаешь в Нью-Йорк молодым и начинаешь познавать его до мельчайших подробностей, когда чувствуешь его притяжение, его растущую хватку, когда находишь и ценишь - и еще как высоко!
– то, чего больше не найдешь нигде, потому что оно существует только здесь... О да, весьма самоуверенное суждение, но мне наплевать, и, стоя сейчас на мосту, я чувствовал, что знаю теперь о своем городе больше, чем знал когда-либо, и наслаждаюсь тайным покровительственным превосходством над всеми, кто не узнал и не постиг бесконечного разнообразия и прелести этого странного города... И вот теперь я знал, что готов. Теперь я хотел вернуться; я должен был снова увидеть все это.
Страх, желание остаться в безопасном прошлом не исчезли, но их обездвижило, прогнало, одолело стремление еще раз оказаться в будущем. И вот, стоя у перил моста, я снова начал процесс возвращения, но уже с большей энергией, уверенно и осознанно желая этого возвращения, зная, что именно я должен сделать, и быстро справляясь со своей задачей. Я почувствовал, что оно началось - едва заметное движение, такое чувство, словно меня колышет медленным течением времени. Стоя неподвижно, глядя на черную воду, я медленно освобождал себя от последствий самогипноза. Колышущее течение исчезало... и вдруг резко оборвалось стремительным, ярким, безошибочным ощущением нового места!
Я знал, где нахожусь, действительно знал и без всякого удивления, ощутив лишь всплеск радости, обернулся к гигантским сверкающим стенам, которые вздымались ярусами, как диковинный горный хребет, и блистали так, что захватывало дух. Ни с чем, ни с чем на свете нельзя было спутать это зрелище - остров Манхэттен конца двадцатого века.
Я
– Свободен?
Таксист выключил огонек на крыше и слегка откинулся, чтобы узнать, куда мне ехать, прежде чем он подтвердит, что свободен.
– Отель «Плаза», - сказал я, усаживаясь, и тут он удивил меня.
– Хорошо, сэр, - вежливо произнес он и включил счетчик. Когда машина тронулась с места и проехала под уличным фонарем, я увидел, что водитель не просто чернокожий - он совершенно черный, должно быть, с Ямайки.
Я сидел, высунувшись в открытое окно такси, и во все глаза разглядывал город, в который вернулся, и когда такси замедлило ход, выезжая на Пятую авеню, я с радостью увидел вновь старинный отель. Прежде мне частенько доводилось бывать в «Плазе», но в девятнадцатом веке отель был - для меня одного - потерян безвозвратно. На самом деле в те годы его, конечно, еще не построили и на том месте была лишь сама площадь. Теперь же - опять-таки только для меня одного - отель вернулся на свое место.
Как поступить, я решил заранее. Не успела машина притормозить, как я выскочил наружу, махнув рукой водителю:
– Идите за мной!
Уж будьте уверены, он пошел - поставил, ворча, машину на тормоз, выключил зажигание и, пулей вылетев из салона, поспешил за мной.
Мужчина, сидевший за стойкой, был высок, строен - атлетического сложения - и в высшей степени красив; был это, судя по табличке на стойке, Майкл Стампф, управляющий. Я присовокупил к обычному приветствию самую обаятельную из своих улыбок и сказал:
– Мой самолет опоздал, и я тоже, но надеюсь, у вас найдется для меня комната.
– Вы заказывали заранее?
– Боюсь, что нет.
Его пальцы перебирали карточки.
– Номер на одного?
– бесстрастно осведомился он, даже не глянув на верзилу таксиста, маячившего за моей спиной, и я не мог не улыбнуться: этот человек был воплощенная невозмутимость.
– Да.
– Ну что ж, - сказал Майкл, тоже теперь слегка улыбаясь, и подмигнул таксисту, вызвав у того ухмылку (мы все вдруг стали одной теплой компанией), - могу предложить вам отличный номер на одного с видом на Центральный парк.
Я не стал спрашивать о цене за номер - меня она не интересовала - и сказал лишь, что меня это устраивает. Он подождал, пока я не запишу свое имя на регистрационной карточке, и прочел его вверх ногами.
– Как будете оплачивать, мистер Морли? Чеком или кредитной карточкой?
Я был готов к этому вопросу - моя левая рука лежала на стойке, небрежно сжатая в кулак.
– Ни то, ни другое, - сказал я, - золотом.
И разжал пальцы, просыпав на мраморную стойку дюжину золотых монет.