Между ангелом и бесом

Боброва Ирина

Бенедикт побледнел и укоризненно взглянул на Самсона. Тот опустил глаза и съежился. Без одежды, скрывающей в себе множество тайников, он оказался довольно тощим парнем. Ангел покачал головой и перевел взгляд на черта.

Гуча тем временем извлек пару подков, одну форменную шапку стражника, пару несвежих носков. Увенчал все эта короной правителя Рубельштадта и отступил назад, полюбоваться.

Бенедикт встал, подошел к ворованным вещам, взял одной рукой носки, а другой — подковы.

— Нет, не понимаю! — упавшим голосом произ­нес

он.

— Чего ты не понимаешь, ангелок?

— Подковы...

— И что? На лету подковы рвет — Самсон у нас такой!

— Ну и рву! Между прочим, лошадка даже не заметила.

— Евдоким Третий, между прочим, не лошадка. — Гуча приторно сладко улыбнулся. — Как ты думаешь, ворюга, он пропажу короны заметил? И когда ты успел?

— Ладно сокровища, ладно деньги! Даже с бутыл­ками все ясно, но лошадь-то зачем обворовал?! Зачем тебе подковы нужны?! — Ангел размахнулся и бросил их к ногам пристыженного вора, после чего сел в сторонке, снял сапоги и сокрушенно вздохнул, разглядывая свежие мозоли на босых ногах. Натянул носки и снова укоризненно посмотрел на Самсона.— Чингачгук Эфроимович, мне кажется, что семнадцать лет назад мы поступили правильно, а сейчас делаем большую ошибку.

—Вот те раз,— не удержался ехидный черт,—я думал, ты Марту начнешь жалеть, ан нет, о кляче печешься!

— При чем здесь Марта, я про его, можно сказать аморальное и преступное, поведение говорю! Гуча, он — клептоман.

— Точно, клептоман законченный,— согласился Гуча. —В некоторых странах таким, как он, руки по локоть отрубали! Попробуем?

— Нет, это слишком жестоко,— поморщившись, сказал Бенедикт, частенько не понимавший, когда Гуча шутит, а когда говорит серьезно.

Самсон, придавленный чувством вины, снял с шеи цепочку с золотым медальоном и, потупясь, про­тянул черту.

— Это не надо, зачем свои вещи-то отдавать? — удивился тот.— Беда в том, что ты не понимаешь, когда украсть — подвиг, а когда — откровенная глу­пость! Вот смотри — перстень волшебника Амината. Как ты думаешь, что он с тобой сделает, когда узнает, кто спер его любимую вещицу? Молчишь? Он снова подвесит тебя к столбу. И хорошо, если в Последнем Приюте — там тебя мамка кормить будет, а если в пустыне? А Евдоким Третий? Он на собственную жадность наступит, награду за твою голову назначит. И за наши головы тоже, прими это к сведению. Если мы были рядом с тобой, когда ты воровал, то любой нас с Бенедиктом назовет твоими подельниками — и прав будет! Тебе наплевать на свою жизнь, что ж, твое дело — как сдохнуть, но нас-то зачем подставляешь?

— Ребята, я не специально, не подумал как-то, что это на вашем здоровье отразиться может.

— То, что отразится, это ты верно заметил. И очень скоро отразится. Прямо сейчас— Гуча кивнул головой в северном направлении, откуда приближалось плот­ное облако пыли — их нагонял отряд вооруженных дубинами солдат.— На лицах особенно отразится, так что готовьтесь.

Стражники, даже не взглянув

на Гучу и Бенедикта поколотили Самсона и, собрав все украденные в Рубельштадте вещи, включая подковы старой клячи так же быстро унеслись прочь.

— В очередной раз убеждаюсь,— прокомментиро­вал сие явление черт,— чтобы заработать большие деньги, надо хорошо разбираться в людях. Умница Марта — быстро вычислила, кто есть кто. Одевайся, горе луковое, отправляться пора. А синяки до свадьбы заживут. Может, во Фрезии нам повезет больше.

— Повезет, как же,— улыбнулся ангел.— Он трон украдет. Или государственную границу.

— Придушу,— зловеще прошипел черт, увязывая в узел то, что не взяли стражники.— Чего расселись, идти пора, остолопы!

— Ого, а я-то чем провинился? — начал ангел, но, посмотрев на сердитого Гучу, осекся. Самсон, у которого голова гудела от побоев, счел за лучшее вообще промолчать и беспрекословно подчиняться.

Пустыня все больше заявляла свои права, рас­стилалась морем оранжевого песка, взметалась суховеями. Мимо усталых путников проплывали миражи сказочных замков, нереальные пейзажи вырастали прямо из песка и в песок же осыпались.

Пару минут на горизонте пробежала пропавшая башня Амината. Один раз в небе завис ковер-самолет.

— Ну сколько можно над собой издеваться?! — наконец не выдержал Самсон.— Что мы пешком то­паем, когда средство передвижения у Гучи в кармане!

— Ты это о чем? — не понял его Бенедикт.

— О платке. Забыл, что ли, как у отшельника оказался?

— Забыл, — честно ответил ангел,— я как увидел Марту, так обо всем и забыл.

— Кажется, я чего-то не знаю?

— Понимаешь, Гуч, тогда, на привале... — хотел объяснить Самсон, но не успел — к ним приближались всадники верхом на верблюдах.

Низкорослые, кривоногие джигиты дико вопили и махали кривыми саблями. На их головах были намотаны тюрбаны черного цвета, свисающий конец которых закрывал нижнюю часть лица. Те, что горячие парни настроены агрессивно, было ясно даже Бенедикту. Бандиты окружили путников. Один из них, кругленький коротышка, как оказалось потом, главарь, спросил:

— Кто ви такие? Зачем нарушили благословенную границу Фрезии, а? — Говорил он так же округло, с мягким акцентом и тянул гласные.

— Пешеходы,— ответил Гуча, кляня себя за то, что не удосужился расспросить Марту о ее ближайших соседях.

— Вах! А я, глюпый Хасан, думал, что вы наездники! — пошутил главный. Остальные с готовностью рассмеялись, будто замечание было очень остроумным. — Зачем в столицу идете?

— Может, мы не в столицу,— огрызнулся Самсон.

— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся главарь.— Куда еще можно идти во Фрезии, как не в столицу? У нас в стране только один город, и это великий город!

Бандиты сняли тюрбаны и почтили величие главного города в королевстве. Горячее солнце поплясало на лысинах и брызнуло в стороны. Друзья зажмурились.