Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
— Глядите, вон она! — воскликнул видавший виды гребец.
Я вытянул шею, будто завзятый провинциал, потом, опираясь на Уилла, забрался на банку и встал на цыпочки. Но передо мной простирались только бесконечные палубы и борта — королевский баркас окружили богато украшенные суда разных гильдий, дворян, священников и бессчетные лодчонки вроде нашей. Невозможно было разглядеть даже Темзу.
Но вот началось легкое движение. Лодки быстро расступались, освобождая широкий проход. Солнце пускало свои жаркие стрелы, воспламеняя и лаская блестящую
Резкий хлопок! Ветер надул паруса королевского судна. Гребцы могли отдохнуть. Раздались плеск и шелест. Это весла поднялись из глубины и взмыли вверх, капли оросили воду.
Вот показалась лодка Екатерины, больше ей не принадлежавшая… И как же преобразился баркас!
Совершенно изменились цвета. На носу, где когда-то пылал гранатовым цветом затейливый испанский герб, теперь белел сокол — эмблема Анны. Внизу был написан ее девиз: «Я и мой род». Высокомерный, заносчивый, как она сама.
Порывистый бриз наполнил паруса. Алые полотнища хлопали и вздымались. Под ними на массивном королевском кресле вся в белом восседала Анна.
Она ни на кого не обращала внимания. На нее все глазели, но она неотрывно смотрела вперед. Ветер играл ее волосами.
Никогда еще я не взирал на нее с большим обожанием. Она проплывала над нами, подобно богине.
— Разве она не очаровательна? — спросил я, наклонившись к Уиллу.
Но не услышал ответа.
Баркас Анны приблизился и прошел мимо нас.
— Как Клеопатра, милорд, — глядя ей вслед, произнес наконец Уилл.
Солнце очертило силуэт королевского баркаса. На фоне озаренного неба лодка напоминала летучую мышь, раскинувшую огромные черные крылья.
Удовлетворенные зрители принялись собирать вещички и остатки еды, готовясь возвращаться по домам. Я кивнул на прощание нашим соседям.
— Дивное зрелище, — признали они с легкой грустью.
— Что так невесело? — взял и спросил я.
— Да уж… Королева наша больно хорошенькая, — неохотно брякнул кто-то. — По-моему…
Но голос заглушили плеск воды и шум парусов. Я обернулся к хозяину нашей лодки и Уиллу.
— Нам тоже пора возвращаться.
— А и то, — согласился лодочник.
Поудобнее устроившись, я приготовился к приятному путешествию до городской пристани Гринвича. Сегодня я сдал бразды правления, и меня радовали любые мелочи, даже возможность вальяжно раскинуться в лодке и помечтать.
Мечты были расцвечены солнечными лучами, ласкающими мои веки. Мне представлялась Анна на египетском корабле, Анна — супруга фараона, Анна — жена фараонова телохранителя Потифара [75] …
75
Безымянный отрицательный персонаж Ветхого Завета (Бытие, 39:1—20), супруга того, кому служил Иосиф Прекрасный. Он отверг домогательства египтянки и по ее ложному навету был брошен в темницу.
Вечером
— Вы видели меня? Что говорили люди? — беспрестанно спрашивала она, не удовлетворяясь моими краткими ответами. — А дракон… Представьте, просто колосс! Я говорила вам, что огонь из его пасти долетал до моих ног. Он даже подпалил мне туфельку…
— Тише, — сказал я, — успокойтесь.
Кругом стоял гул возбужденных голосов. Восемнадцать юношей готовились к всенощному бдению перед утренним посвящением в рыцари Бани. Остальные придворные пировали в зале Белой башни. И повсюду были цветы — гирлянды и лепестки обильно украсили камни древней твердыни. Под ногами поблескивали осколки; от пушечных залпов разбилось много оконных стекол. И над всей этой праздничной шумихой плыли звуки лютневой музыки.
— Давайте прогуляемся, — предложила она. — Мне необходимо вдохнуть свежего ночного воздуха.
Я с удовольствием предложил ей руку и заметил:
— Ваши щеки пылают.
В легких майских сумерках наружные стены Белой башни, казалось, светились.
— Ах! — судорожно вздохнула Анна. И внезапно спросила: — Есть вести от Мора?
Вопрос, кольнувший в самое сердце.
— Я послал ему двадцать фунтов на покупку нового платья для коронации. Обратно он их не вернул.
Видимо, это ее успокоило.
— А от Марии?
Второй укол.
— Сестра серьезно больна, отлеживается в Весторпе.
— Она всегда ненавидела меня!
Это правда. Мария умоляла меня отказаться от «глупой затеи» с Анной. С тем же успехом она могла бы попросить капли дождя остановиться на полпути к земле.
— Нет, болезнь не дает ей встать с постели, — вяло возразил я.
— Я настаиваю на том, чтобы после выздоровления она приехала ко двору и засвидетельствовала мне свое почтение.
Ее мелочность испортила тот вечер, и радость покинула меня. Храня молчание, мы продолжали прогулку. Вскоре Анна пожелала зайти в скромную часовню Тауэра, чтобы помолиться.
— Нет! — вскинулся я. — Только не в часовню Святого Иоанна. Тут… рыцари сейчас готовятся к ночному бдению.
Кроме того, здесь тридцать лет тому назад в окружении сотен тонких свечей лежала в гробу моя мать. Я не мог позволить Анне молиться там перед коронацией.
Но она упорствовала. Ее лицо стало напряженным от страсти и невиданно обиженным. В нем проявились странные, незнакомые черты.
— Конечно, вы помолитесь, — согласился я. — Но в одном из ближайших храмов. Например, в церкви Святого Петра в Винкуле.
— А там причащение проводится?
— Как обычно.
Я привел ее к небольшому каменному строению. Вокруг царила тьма. Шума взбудораженных голосов не было слышно. Анна медлила.
— Не бойтесь, я войду вместе с вами и зажгу светильник, — успокоил я жену.
Толкнув покоробленную деревянную дверь, я вступил под гулкие своды. В алтарной части теплился одинокий огонек, символ Святых Даров.