Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
Что испытывал я, получив эти известия? Возможно, чувства отца, чья дочь безумно счастлива, хотя выбрала глупого жениха? Мог ли я радоваться за нее, печалясь в душе? Или мне следовало, использовав свою власть, запретить ее брак?
Как мог я предотвратить венчание Мора с Небом, раз обручение его состоялось еще в ранней юности?
Однако я нуждался в нем здесь, на земле!
Если я еще мучился, пытаясь найти пути его спасения из Тауэра, то сам он, сразу после визита Кромвеля, стремившегося сообщить
И так всю жизнь он стремился оказаться вне досягаемости от любых земных обязанностей и уз.
LXIII
Казнь Фишера должна была состояться двадцать второго июня. Судьи вынесли ему такой же приговор, как картезианским монахам.
— Я не могу представить столь ужасную смерть, — сказала Анна.
— Такова традиционная казнь изменников, — заметил я. — Неужели вы не знали об этом?
Любой ребенок в Англии видел самые разные казни. Тайберн был популярным местом публичных экзекуций. Туда приходили семьями, приносили подстилки и корзинки с едой. Родители заставляли детей смотреть на эшафот и приговаривали: «Чтобы вы не вздумали решиться на преступление». На редкость поучительное зрелище. Я всегда жалел о том, что адские муки не представлены нам столь же наглядно.
— Нет. Я ни разу не была на казни. Не хочу смотреть на это.
Она сильно разволновалась.
— А следовало бы. Вы королева и должны знать, на что обречены изменники.
— Но я не вынесу вида костра! — сказала она. — Страшный всепожирающий огонь начинает лизать тело осужденного, и он корчится в муках… Ох, недаром ад — это дьявольское пекло! Я не желаю попасть туда, нет, никогда, ни за что…
— Тогда не грешите, моя милая, — с улыбкой сказал я.
Спасительное средство имелось в наличии. Те, кто не хотел гореть в аду, точно знали, как избежать сей участи. Путь спасения всем известен.
— Пощадите Фишера! — взмолилась она. — Избавьте его от сожжения. Никто не заслуживает такого!
— Одна подпись на бумаге могла бы вообще отменить казнь.
— И все-таки…
Я и сам намеревался облегчить его приговор, заменив его безболезненным отсечением головы. Но страстность Анны привела меня
— И давно вы испытываете ужас перед огнем? — спросил я.
— С раннего детства. Моя комната загорелась из-за полена, которое выпало из камина на стоявшую рядом скамеечку. Она вспыхнула, но вскоре потухла. Я смотрела на нее, а потом задремала — и проснулась, когда вокруг уже вовсю пылал пожар. Ужасная жара, дьявольская усмешка огня… «Я одурачил тебя, а теперь заберу к себе…» — Анна содрогнулась. — Жуткий треск и шипение…
— Успокойтесь. Фишера не сожгут, — заверил я ее.
Опального епископа ждал скромный эшафот на Тауэрском холме, сразу за крепостными стенами. Фишер всю жизнь оставался аскетически сухопарым, но четырнадцать месяцев заключения, по словам очевидцев, превратили его в «живые мощи». Он спокойно готовился к казни, настояв, чтобы ему разрешили надеть его лучшее облачение, словно собирался в этом наряде войти в рай.
Так оно, должно быть, и случилось. Но его кончина обернулась для меня рядом новых неприятных испытаний.
Отрубленную голову Фишера, как обычно, обварили кипятком и выставили на Лондонском мосту. Стояла безветренная летняя жара, от Темзы поднимался запах нечистот, и ее воды вяло плескались, накатывая на мостовые опоры. Мертвая голова (без кардинальской шапки, которая придала бы ей слишком жуткий вид) должна была разлагаться, вызывая страх и отвращение у горожан. Однако вместо этого она оживала на глазах! Люди начали почтительно сходиться к ней, дабы обратиться с мольбами…
Просили ходатайствовать за них перед Богом.
Фишер приобретал черты святого заступника.
Я приказал покончить с этим. Под прикрытием ночи посланные мной исполнители сняли голову и бросили ее в реку.
Рождение святого Фишера было приостановлено. Но погода и настроение оставались скверными. Тлетворные речные испарения сеяли заразу среди лондонцев. Пора было завершить дело изменников, казнив Мора. После чего я отправился бы в ежегодное путешествие, отвлекся от неприятностей, поговорил с подданными и умиротворил их. Они нуждались в моей поддержке.
К несчастью, весь двор погрузился в оцепенение, как в одной из сказок про колдуний, насылающих на людей забытье. Анна, казалось, страдала более других, пребывая попеременно то в лихорадочной тревоге, то в полной апатии. Окружающие напоминали сонных мух, они копошились в приемных залах, будто твари, лишенные мозга, шатались по дворцовым коридорам, как призраки, жаждущие покаяния.
И вдруг королева сообщила мне новость, которая вывела меня из зачарованного состояния.
— Я жду ребенка.