Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

Квакин Андрей Владимирович

Массы. Не для реакции, а для государственно разумной средней линии. Для реакции в темной деревне, среди мещанства, на почве религиозной или антисемитской, материал бы нашелся и для всероссийского погрома горючего хватило бы.

Но масса сознательная, поскольку она не входит в РКП, в общем и целом советскую платформу (и политическую, и социальную) приняла, реставрации не хочет, но к твердому правопорядку очень склонна. Это «сочкомы», о которых писали Вы, беспартийные в Советах, в вузах и среди спецов, это активно работающее крестьянство, Красная армия, в будущем рабфаковцы, когда они станут чиновниками советской государственности. Чего бы они хотели? Не берусь ответить со сколько-нибудь большим приближением, но мне ясно, что деловая программа того, что называют правым коммунизмом, почти полностью исчерпала их желания (притом еще не оформленные, а потенциальные) и дала бы достаточный простор хозяйственной деятельности деревни и развитию ее мощи. Задача в том, чтобы советская власть из рабоче-крестьянской стала крестьянско– рабочей. Это все, что нужно для России, для меня и, хочу думать, для Вас. «Правыми коммунистами» эта задача может быть разрешена в полном объеме и со всей полнотой. Конечно, с ортодоксально-коммунистической точки зрения это чистейшее «сменовеховство»; и недаром год назад, после месяца пребывания в России я пришел к выводу,

которым делился с Юрием Вениаминовичем, что наша аудитория не левеющие интеллигенты, а правеющие коммунисты. Процесс сближения нас с их правым крылом, несомненно, происходит и передвижка от исходных позиций равно значительна и у них, и у нас. Но было бы опасным самообольщением думать, что создается почва для «соглашения», «коалиции» и других добрых игрушек парламентаризма, которыми до сих пор сквозь слезы тешился Павел Николаевич[Милюков] в Париже и долгое время в мечтах склонен был предаваться Юрий Вениаминович[Ключников]. Надо твердо усвоить себе, что политически «мы» величина исключительно умозрительная, а не реальная… В самом деле, едва ли десяток прежних интеллигентов, оторвавшихся от наличной русской действительности и главное рвение полагающих на грызню в своей среде (Ключников и «Накануне», Лежнев и Потехин и т. д.) – право, немного. Но стать идеологической ячейкой будущего, конечно, соблазнительно, но для этого, прежде всего, надо установить идейную ясность и слитность в своей среде. Именно поэтому я и рад нашей возобновившейся переписке и атакую столь необъятными письмами Вас. И в 1918-ом, и в 1921 г.г. мы были наиболее с Вами идейно близки, и установить теперь такую же близость и взаимопонимание – значит сделать большой шаг вперед на пути к оформлению нового русского интеллигентского сознания. Пишу это без всякой переоценки Вас и себя. У Вас максимум возможностей для того, чтобы быть главным и независимым выразителем этого сознания… у Вас все данные для этого – прямота и честность политических позиций, не заподозренная даже врагами ни справа, ни слева… у Вас ясный и четкий анализ… блестящий публицистический дар. Все данные, кроме одного: – сознания всей глубины происшедшего разрыва между старым и новым в России, между прежним и теперешним человеческим материалом, между той и этой интеллигенцией. А это нужно, прежде всего. И вот, моя задача помочь вам в этом. Поверьте, «сменовеховство» как самостоятельная «фирма» умерло, и имейте (не теперь, а через некоторое время) мужество сказать: если бы РКП раскололась на левых и правых, я пошел бы в ряды правых коммунистов, с полной искренностью тактики и честностью убеждений. Для такого решения нужно мужество, нужно отрешиться от фетишизма слов, при котором у Вас, простите, все еще получается, что: капитализм – «цаца», а коммунизм – «кака», в то время как и тот и другой преходящие и взаимно компромиссные (да, да! Уверен в этом!) формы. Вы правы, что не едете пока в Россию: боюсь, что, приехав, были бы очень разочарованы в ней. Но вина в этом была бы не ее, а исключительно Ваша – нужен совсем иной тонус ожиданий и требований; не надо ждать в новых мехах найти старое вино:

«…прожито, отжито, выпито, выпито…».

И эту работу над собой Вы должны проделать. Вы можете ее проделать! Поэтому я Вас, а не Лежнева считаю своим ближайшим соседом. С ним меня разделяет кое-что идеологически и очень многое тактически. Главное то, что он невольно акцентирует в сторону ушибленных революцией, в руку внутренней эмиграции. Он расшаркивается всячески перед Лениным и Троцким, в кармане кажет кукиш коммунистам и открыто с наибольшей энергией и вкусом ругает «Накануне». Но ведь это старая черта, что с ближайшим соседом ругаются всегда с наибольшим остервенением. Болгары – сербы, русские – поляки и т. д. И, главное, надо бросить тень на соседа, чтобы самому побелей казаться. Нет, такая позиция беленького нарцисса с кукишем в кармане меня не соблазняет; главное, чувствую в ней спекуляцию на чистоте, игру староинтеллигентской традицией, как хорошей надежной биржевой акцией. Наживать политический капитал таким путем не хочу. Между прочим, Лежнев носится с идеей создать настоящий толстый журнал и говорил со мной о совместном ведении его.

Еще одно и чрезвычайно важное обстоятельство. Когда я пишу о том, что готов бы стать правым коммунистом, я, в сущности, на 10 % не верю в реальную возможность раскола РКП. Несогласия, разноречия, борьба мнений, конечно, есть, но все россказни об острой борьбе, о возможности раскола и т. д. думаю, что продиктованы обывательским недомыслием и эмигрантским зломыслием. Относитесь к ним с должной осторожностью. Я склонен думать, что от Рыкова и Каменева до Потехина ближе, чем до Бухарина; но делать отсюда вывод вроде тех, которыми тешатся кусково-зензиновцы, было бы наивно. И больше того: советская власть станет крестьянско-рабочей легче и безболезненней (хотя, конечно, зато много медленнее), если компартия будет «сменять вехи» в целом, оставаясь единой. Важно, чтобы Красин с Бухариным остались вместе; а присоединятся ли к ним Устрялов и Потехин, не так важно.

Но для Потехина и Устрялова объединиться было бы и нужно, и важно. Буду рад, если это письмо поможет найти друг друга.

Мне кажется, мы достаточно для этого близки. Не надо пугаться моей левизны. Я согласен леветь еще более, если это помогает разумному поправению страны. Хотел бы того же и от Вас» [263] .

Письмо Н. В. Устрялова Ю. В. Ключникову от 15 июля 1923 г. резко диссонирует и в настроении, и в оценках «Смены вех»: «Не правда ли, как печально ныне выглядит наш сменовехизм? Одно безобразие, а не течение. Только вот у нас в Харбине кое-какой огонечек теплится. А «Накануне» – одна зола…

263

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.

Как это, ей-богу, Вам не удалось слить, так сказать, «все сменовеховские ручьи в одном идейном море»? Не скрою, что я приписываю многое Вашему чересчур деятельному темпераменту: Вы как-то заторопились «приложить слово к делу», забыв мудрую русскую истину, что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. В Геную и Москву Вы ринулись столь же стремительно, как в свое время в московское градоначальство. И результат получился приблизительно тот же.

Особенно обидно, что Вы выпустили из своих рук «Накануне». Хотя и Ваше направление мне во многом чуждо, но, конечно, при Вашем фактическом руководстве газета никогда не могла бы принять того тона и приобрести такой репутации, как теперь. При всех Ваших увлечениях, Вы сохранили бы за европейским сменовехизмом достойный облик, ныне им утраченный. Все это, признаться, достаточно грустно.

Как и следовало ожидать, Ваши розовые мечты о «людях второго дня революции» разбились

вдребезги. Ни налево, ни направо своим революционным романтизмом сменовехизм импонировать не оказался в состоянии. В этом отношении приходится признать, что стиль Ваших российских выступлений был ошибочным. Ни коммунисты, ни интеллигенция его не одобрили и увлечься им не могли.

Ну впрочем, «не будем трогать старых, еще не заживших ран», как говорит чеховская героиня Мурашкина в своей драме. Интереснее другое: что же нам делать дальше? Каковы Ваши перспективы? Каково Ваше политическое настроение? Можем ли мы снова объединиться и общими силами реставрировать облезшую физиономию нашего сменовехизма?

Кстати, знакомы ли Вы с нашим альманахом «Русская Жизнь» и вообще с моими статьями этого года?

Я был бы очень, очень рад, если бы Вы прислали нам для «Русской Жизни» обстоятельную статью на идеологическую тему. Было бы еще лучше, если бы в этой статье Вы взяли общие нам мотивы и не обостряли разногласий. Пожалуй, это было бы отрадным и вместе с тем заметным «общественным фактом»: теперь ведь так много говорят о «крыльях» и «расколе» сменовехизма, противопоставляя Вас мне и обратно, что было бы чрезвычайно желательно посильно нам объединиться…» [264]

264

Hoover Institution Archives. Hoover Institution on War, Revolution and Peace. Ustrialov N. V. Box 1. Folder 1. 11.

Из письма Н. В. Устрялова Ю. Н. Потехину от 8 сентября 1923 г. также ясно проглядывает резкая критика эволюции берлинских сменовеховцев: «Относительно «Накануне» я считаю ныне свою осведомленность завершенной. Alter ego [265] этой газеты у нас на Дальнем Востоке имеется в лице «Новостей Жизни», за последний год окончательно вступивших на путь угодливого поддакивания последнему правительственному распоряжению. Но если корни «Новостей Жизни» – чисто харбинские, особого, специфически дальневосточного делячески-коммерческого типа, – то тем обиднее, что «Накануне», создание наших рук, добрело до решительного идейного банкротства. Стыдно читать, как по одному и тому же вопросу (напр. о подписании Россией лозаннского соглашения) тот же автор (Кирдецов) высказывает на протяжении недели два диаметрально противоположных суждения, в зависимости от тактики Наркоминдела (сначала не угадал). Следует ли удивляться лежневской критике? Огромная ошибка Ю. В. Ключникова (и Ваша?), что он (и Вы?) упустили из своих рук руководство газетою, погнавшись за эфемерными огоньками генуэзской и московской командировок… Но я вполне понимаю и одобряю вашу тактику относительно «Накануне»: я сам держусь аналогичной по отношению к «Новостям Жизни». Ничего не поделаешь, нужна трибуна. Наше горе, что нет вполне чистых страниц к нашим услугам. Впрочем, я охотно посылаю материал в «Россию», и крайне рад, что Лежнев обратился к Вам за содействием по редактированию ее расширенного издания. Думаю, что отказ в этом содействии был бы большим промахом с Вашей стороны: довольно староинтеллигентского сектантства… даже по отношению к сектам… (по детскому хорошему принципу: «ты умный, ты первый и уступи»). А в общем, позиция нам, несомненно, родственная. Индивидуальные же оттенки вполне допустимы и под кровлей общего издания.

265

Другое «Я» (лат.).

Делать хорошую мину (фр.).

Теперь насчет Вашей концепции. Еще раз повторяю, что многое в ней я всецело могу считать и своим. Так, присланная Вами статья «Русский Интернационал», еще раньше прочитанная мною в «Накануне», по моей инициативе была перепечатана «Новостями Жизни» и будет помещена в 4 альманахе «Русской Жизни». Я всецело и вполне готов под ней подписаться. Она Вам удалась и стилистически.

По-прежнему же отделяет меня от Вас нередко у Вас проскальзывающий революционный пафос, кажущийся мне вымученным, наигранным, надуманным. Все-таки не следует забывать, что революция есть, прежде всего, великое несчастье, а социалистическое правительство в России – правительство немножко (и даже достаточно) помешанных. Подчас приходится faire bonne mine*, но теперь, когда намечается процесс выздоровления, в этом все меньше надобности: всякому овощу свое время. С этой точки зрения, например, Ваша статья «Советский фунт» несколько проигрывает явно сквозящими в ней элементами искусственно взбодренного бахвальства, – этой исконной повадки слабых. Пора усвоить самый серьезный, без истерических самоутешений, тон, не скрывать всей небывалой безотрадности наличной русской жизни и лояльно предоставить коммунистам кричать о «величайшей в мире революции». Что они так кричат – может быть, это даже и хорошо, но… каждому свое. Наша роль иная, мы революционерами не были и не будем, пожалуй, даже при Маркове Втором, и нам необходимо найти и соответствующий стиль. Впрочем, у Вас более, нежели у других европейских сменовеховцев, он постепенно нащупывается. Исторический оптимизм – да; но не революционный романтизм. Вера в Россию – да; но не суеверия старых подполий.

«Экономическое отступление» Вашего последнего письма весьма интересно, и с основным его политическим прогнозом я вполне согласен: власть рабоче-крестьянская в России должна стать властью крестьянско-рабочей. В одной из своих статей я выразился еще категоричнее: советская власть неизбежным образом из рабочей превращается в крестьянскую. Но раз так, нужно осознать истинную сущность «крестьянского уклона» и иметь мужество сделать из него все надлежащие выводы. А одним из них непременно будет признание неотвратимости дальнейшего оскудения русских городов, представляющихся для современной деревни слишком большою роскошью. Разоренной стране не под силу даже и та «государственная промышленность», за которую сейчас цепляются большевики. Процесс «консервации» должен продолжаться, покуда не будет достигнуто соответствие между возможностями деревни и городскими расходами. Сокращение городской культуры неминуемо. И только тогда, когда оно дойдет до экономически должного предела, начнется подлинное движение вперед… но, конечно, не по руслу социалистических утопий. Вы, по-моему, недостаточно смело и последовательно продумали существо крестьянского уклона и тешитесь, подобно некоторым из «правых коммунистов», иллюзией какого-то гибридного «рабочего социализма при столыпинском мужичке». Увы, тут уж придется выбирать: или – или (я говорю о конечном результате) [266] .

266

Конечно, можно осложнить проблему, поставив ее в связь с общемировой конъюнктурой, но я считаю, что даже и мировая революция (маловероятная в ближайшее время, да и вообще) не спасет Россию от неизбежного экономического процесса. (Примеч. Н. В. Устрялова.)