Между богами и свободой
Шрифт:
Готовясь к этой речи, он некоторое время не мог решить, как обратиться к своим потенциальным слушателям и зрителям. Сограждане? Япетонский давно не считал себя гражданином страны, которая позволяла происходить этому кошмару, или гражданином любой другой страны, где ситуация обстояла примерно так же. Господа? Как нет смысла рассказывать правду рабам — потому что, пока те сами не поднялись с колен, они не смогут двинуться с места, — так же бессмысленно говорить что-то их господам: те обычно уже плотно притёрлись задними частями тел к мягким креслам и не желают двигаться. Друзья? Все его друзья уже были рядом с ним — по эту сторону экрана, а не по ту.
— Люди, — сказал он. Помолчал, пристально глядя в камеру. — Знаете ли вы, что уже при рождении каждого
Трансляцию сумели прервать только через час. За это время Япетонский успел рассказать достаточно. Те, к кому он обращался, могли сложить два и два и получить не четыре, как уже много лет внушали им правительства их стран, а совершенно другое число. Покопавшись в подшивках газет и журналов и в архивах телепередач, можно было отыскать крупицы того же самого знания, которое аккуратно маскировалось то в утиные одежды жёлтой прессы, то в оболочку фантастической литературы. Общество закипело; правительства покачнулись; адский зверь Апокалипсиса, мирно дремавший под видом комнатной собачки подонков, вообразивших себя богами, оскалился и приготовился перегрызть горло своим хозяевам. Вспыхнули государственные перевороты, во многих странах организованные и срежиссированные талантливыми учениками Япетонского. Однако в результате революция Япетонского, призванная принести людям правду, обернулась, как и многие революции, резнёй и переделом власти, после чего вновь образованные правительства выступили перед своими гражданами почти с одинаковыми заявлениями.
— Мы благодарны этому мужественному и гениальному человеку, Павлу Сергеевичу Япетонскому. К сожалению, преждевременная гибель любимой жены и тяжёлые переживания привели его к неадекватному восприятию реальности и невольному искажению фактов. Действительно, в последние несколько лет проводились испытания — подчёркиваем, исключительно на добровольцах — по определению заранее продолжительности жизни человека и вероятной причины его будущей смерти. Не контроля — определения! Результаты оказались успешными. Наша медицина, граждане, сейчас достигла такого уровня, что при рождении ребёнка действительно можно довольно точно предположить срок его жизни. Разве это плохо? Ведь тогда можно заранее спланировать свой жизненный
— А знаешь, Паша, — сказал однажды Арамата, любивший в свободное время почитать мифы и сказки народов мира. — Япет… Япет — это ведь отец Прометея. А Япетонский — значит сын Япета. То есть ты — как бы Прометей, Паша. Прометей принёс людям огонь, а ты — знание. Иначе — свет. А свет куда лучше огня, Паша-сан.
— Знание о чём? — поморщился Япетонский.
— О смерти, Паша. А без знания о смерти невозможно знание о жизни.
— Знаешь, Арамата, иногда мне кажется, что ты говоришь непостижимо умные вещи, а иногда — так же непостижимо глупые. И вот сейчас я не пойму, то ли это глупость, то ли…
— А они рядышком, Паша-сан. Под ручку друг с другом ходят. Одна споткнётся, другая поддержит…
— Вот и теперь — не понимаю…
— Всё ты понимаешь, Паша-сан. Только признать не хочешь. Потому что тогда ты станешь таким же дурнем и таким же мудрецом, каким кажусь тебе я…
Так, с лёгкой руки узкоглазого Араматы, Япетонского стали называть Прометеем. Сперва — ближайшие соратники, а потом — и противники.
А в последнем разговоре, о котором сохранились свидетельства, Япетонский будто сказал другу:
— Знаешь, мудрый глупец Арамата, а может, Прометей и зря научил людей пользоваться огнём. Они ведь не только стали согревать и освещать свои жилища и готовить вкусную еду, но и жечь на кострах других людей.
— Но ведь это происходит реже, чем приготовление пищи?
— Разве это соотношение сможет утешить хоть одного из сожжённых? Или оправдать убийство?
— Ты боишься, что так же будет использовано то знание, которое ты нашёл? — улыбнулся Арамата.
— А разве изобретатель не ответственен за то, как будет использовано его изобретение? Вот, скажем, водородная бомба…
— Или садовая лопата, Паша-сан. Изобретатель садовой лопаты ведь хотел просто выращивать цветы и овощи. Виноват ли он в том, что с помощью лопаты иногда совершаются убийства и закапываются мертвецы?
3. БОГИ.
— Ну как? — Мишель щедро и небрежно плеснул рубиновую жидкость в роскошный инкрустированный золотом бокал. Несколько капель упало на золотистый шёлк скатерти, расстеленной прямо на песке.
— Вкусно, — Петер покатал во рту глоток терпкого вина, распознавая и отделяя друг от друга ароматы, смешанные в изумительный коктейль.
— Настоящее, — сказал Мишель. Поднял бокал, прищурился, разглядывая на свет.
— Виноград должен быть настоящим, а не из пробирки или оранжереи. Впитать солнце, ветер, воздух, радоваться теплу, учиться стойко переносить холод. Тогда получается хорошее вино. А не эта… синтетика…
— Я раньше и не пробовал такого…
— Теперь напробовался? — Мишель усмехнулся, Петеру почему-то стало неловко под его взглядом. — Дорого. Недоступно простым смертным. Только богам — теперь… Виноградников-то осталось раз-два — и обчёлся. И содержание в копеечку влетает. Экосистема-то вся поломана. У меня есть несколько проектов, чтобы попытаться восстановить, хотя бы частично… хотя бы начиная с виноградников на юге Франции…
— Знаю, — усмехнулся Петер. — Я видел, чем ты занимался на оборудовании вверенной мне лаборатории за эти два года… А твой отец — он, что, не знает, что ты учился в университете?