Между двух стульев (Редакция 2001 года)
Шрифт:
– А-а… ну, если, конечно, задание, то дело другое, – толерантно пропищал Грамм. – Правда, никто не знает точно, где она и существует ли вообще, но это так… детали.
– Слономоська все знает точно. Спящая Уродина – невеста Слономоськи.
– А Слономоську-то ты где нашел? Он же не в доступе: его ведь, кажется, водили до последнего времени!
– Водили! Напоказ. Вот я случайно и набрел на то место, где водят.
– Вот уж не повезло тебе! Гм… Спящая Уродина – невеста Слономоськи,
– Почему «был», почему «тот»? – встревожился Петропавел.
– Неважно! – Грамм Небесный резко зашевелился на его онемевшей ладони. – Нам пора, если ты согласен гонять Ежа. Согласен?
– Не знаю… А зачем?
– Противный, вот зачем. Все всегда ему понятно… Чтобы впредь не выпендривался!
– И действительно не будет выпендриваться?
– Будет! Он ведь выпендривается принципиально, – с пониманием дела объяснил Грамм Небесный.
– Чего ж тогда гонять зря?
– Ты напоминаешь мне человека, который спрашивает: зачем руки мыть, если все равно испачкаются? – Грамм Небесный затих, потом встрепенулся и сказал сурово: – Для гигиены гонять будем. Гигиену уважаешь?
– О да! – горячо отозвался Петропавел, немытый несколько дней… или лет… или веков…
– А уважаешь гигиену – так гоняй Ежа, – афористично закончил Грамм и тонко взревел.
На его рев начали появляться… начали появляться – Петропавел не узнавал никого.
– Что это за люди?
– Ну, если это люди… – Повозившись на ладони, Грамм начал быстро перечислять: – Ой ли-с-Двумя-Головами, Королева Цаца, Безмозглое-без-Глаза, Всадник Лукой ли, Шармоська, Воще Таинственный, Остов Мира, Смежное Дитя, Летучий Жуан, Пластилин Бессмертный, Тридевятый Нидерландец, Бон Слонопут… все, я утомился, я же Грамм – не Тонна! Соразмеряй задания!..
Мироздание рухнуло. Петропавел сел на землю в предобморочном состоянии. Голова кружилась в разные стороны… в абсолютно разные стороны. Его стошнило – прямо на ладонь с Граммом Небесным.
– Фу! – сказал тот, отряхнулся и улетел с ладони.
– Вот Вам и «фу»… – вяло присоединился зеленый Петропавел, теряя-таки сознание от стыда и совести.
– Ну, заполировал! – оценил этот поступок полузнакомый детский голос. – Хотя… всё яснее ясного: перепады атмосферного давления – кто хочешь с крышей поссорится.
Голоса слились, потом разлились обратно. Когда Петропавел открыл глаза, над ним стояло Смежное Дитя… кажется. Дитя было смежным со Стариком. Двумя разными здоровыми глазами оно укоризненно смотрело на Петропавла.
– Удачный симбиоз, – задумчиво оценил Петропавел. – Если бы вы соединились другими половинами, у вас могло бы вообще не оказаться глаз.
– Что ты гонишь!.. – не согласилось Смежное Дитя. – У нас же Безмозглое-без-Глаза…
– …без глаза, стало быть, и без мозгов, – не сказать чтобы деликатно констатировал Петропавел и взглянул на Безмозглое. Как ни странное, органы зрения – как один, так и другой –
Страшно стесняясь обоих своих глаз, бесполое существо проворчало:
– Еще одно доказательство того, насколько язык… – Как и ожидалось, сон тут же сковал его постоянно отсутствующие члены.
Нет, Петропавел не стал ни к кому из них придираться. Наученный горьким опытом, он стоически принял новые имена и обличья, решив не обращать на все это никакого внимания. Поразило же его нечто прямо противоположное, а именно – неизменность поведения Ежа, которому, как и прежде, все было понятно. Данная черта личности Ежа неожиданно показалась Петропавлу последним островком стабильности в этом уплывающем из-под ног мире. И за это, стало быть, – за это! – надлежало устроить на него охоту… «Вот гады!» – гневно сказал в сердце своем Петропавел и тут же дал себе слово защищать верного прежним идеалам Ежа до последней капли крови… а подумав немножко, дал то же самое слово и всем присутствовавшим.
– Я буду защищать верного прежним идеалам Ежа до последней капли крови! – так прямо и заявил он, испытующе взглянув на почти незнакомое ему общество.
– Своей крови или его? – двумя голосами поинтересовался страшноватый на вид Ой ли-с-Двумя-Головами, на каждой из которых было только по одному глазу, а Пластилин – кажется, Бессмертный – сказал:
– Да ради Бога.., Кто ж Вам мешает пролить чью угодно кровь – желательно все-таки свою!
«Неприятно, – подумал Петропавел, – что они желают именно моей крови».
Еж отпущения
Из охотников только один был на коне – Всадник Лукой ли, малоинтересный старик в черных одеждах не по росту. Вот и вся тебе кавалерия. Ее-то, немногочисленную эту кавалерию, и следовало вывести из строя прежде всего – как наиболее опасную для гонимого Ежа. Если убить коня, размышлял Петропавел, то вероятность поимки Ежа сократится по крайней мере вполовину. Правда, Всадник Лукой ли с коня не слезал никогда, так что оставалось одно – убить коня Всадника Лукой ли под Всадником Лукой ли, а это было весьма и весьма непросто.
Петропавел перебрал в уме все известные ему способы убийства коней, потрясшие его, между прочим, своей жестокостью, и остановился на самом безобидном – том, которому соответствовала речевая формула «Капля никотина убивает лошадь». Стало быть, достать эту каплю никотина – и убить ею данную конкретную лошадь, всего-то и дел!
Развязной походкой Петропавел подошел к кому попало – как выяснилось, к Пластилину Бессмертному (дольше обычного задержавшемуся в образе некоего Папаши) – и сказал: