Между двух стульев (Редакция 2001 года)

Клюев Евгений Васильевич

– Видишь, что ты наделал? – зазвучал необыкновенно тихий голос, просто шепот Воще Таинственного, и зазвучал как на похоронах. – У нас был свой противный, но интеллектуальный критерий по имени Еж. Ты лишил нас этого противного, но интеллектуального критерия – и мы теперь как без рук… то есть как без головы. Придется – на то время, пока животное не оклемается, – тебе побыть Ежом.

– Как это? – ужаснулся Петропавел.

–

Да так вот… Будешь сидеть в кустах – все время наготове – и отзываться на слово «Еж».

– Еще не хватало! – Петропавел возмутился до самой глубины своей, как известно, бездонной души.

– Послушай, – шепотом сказал Воще Таинственный, – твоего согласия спрашивают? Тебя назначают Ежом, понимаешь? И тебе придется им быть. Вот и весь мой сказ. Для начала от тебя требуется, чтобы ты изучил повадки ежей… ну, то есть приспособился ходить на четвереньках – брюхом по земле, а также принюхиваться…

– Что значит «принюхиваться»? – Петропавла словно паралич разбил.

– Это когда ежи так сопят… посапывают отрывисто, как бы принюхиваясь – и на самом деле, между прочим, принюхиваясь. Давай-ка попробуем. Принюхайся!

– Нет! – Вопреки ожиданиям Петропавла голос его прозвучал совсем безвольно.

Воще Таинственный исключительно тихо, но весело рассмеялся:

– Ты ведешь себя так, словно в самом деле от тебя зависит, как тебе себя вести. Между тем от тебя это… да и вообще ничего! – давно уже не зависит, а стало быть, успокойся навсегда!

– Вы хотите сказать, что это от вас зависит? – осведомился Петропавел с сарказмом, правда остаточным.

Воще Таинственный вздохнул и воще таинственно переглянулся с другими. Другие развели руками, как бы все понимая, но как бы не будучи в состо­янии что-либо сделать.

– Ну, довольно, – неслышно закрыл тему Воще Таинственный. – Начинай принюхиваться. Ты вынуждаешь нас прибегнуть к насилию над личностью. Над твоей, – уточнил он, причем молчаливый голос его обещал мало хорошего и много плохого.

– По какому праву Вы командуете? – зашумел было Петропавел.

– По праву сильного, – почти беззвучно ответил Боще Таинственный. И все они начали приближаться, лица имея недоброжелательные. «Пусть меня убьют, – дал себе слово Петропавел, – а принюхиваться я не стану!» – и принюхался. Идущие остановились.

– Так, что ли, принюхиваются? – В голосе Петропавла слышался вызов на дуэль.

– Да не-е-ет! – рассмеялись незадачливые охотники на Ежа.

И тут каждый чрезвычайно старательно принялся демонстрировать Петропавлу, как правильно принюхиваться. Они шмыгали носами, сопели, пыхтели…

– Сколь многообразно и своеобычно может быть это принюхиванье! – периодически восхищались они в процессе демонстрации данного навыка, стараясь перещеголять друг друга.

Петропавел стоял с пожатыми плечами. Потом спросил:

– Если вы так умело принюхиваетесь, почему бы вам всем и не стать тогда ежами?

– Во-первых, так

много ежей нам ни к чему, – объяснили ему, – а во-вторых, разве дело только в том, что кто-то умело принюхивается – кто-то нет? Да, мы принюхиваемся мастерски, этого у нас не отнимешь. Но разве мы вывели Ежа из строя? Ты вывел – тебе и расплачиваться. Так что учись принюхиваться, наш мальчик!

– И скажи спасибо, что тебя не заставляют еще и конем быть. Которого ты тоже вывел из строя. – Это высказывание принадлежало Всаднику Лукой ли.

– Ну, положим, одновременно конем и ежом я все равно бы не мог стать. Это чисто зоологически разные вещи, – сказал Петропавел и пожалел о сказанном, поскольку тем самым он как бы соглашался стать только Ежом.

– Существуют же грифоны, – безразличным голосом произнес в открытое пространство Бон Слонопут. – А кроме того, если Вы пристально вглядитесь хоть в Гуллимена, хоть в Шармоську…

О перспективах такого пристального вглядывания Бон Слонопут, в которого тоже, кстати, не мешало бы вглядеться попристальнее, не сообщил, – и Петропавел на всякий случай не стал вглядываться, а просто сказал, обращаясь к Всаднику Лукой ли:

– Большое спасибо, что меня не заставляют быть еще и конем.

Продолжение этого разговора сулило ему совершенно очевидные неприятности, и он принялся принюхиваться изо всех сил, чтобы произвести хорошее впечатление по крайней мере как Еж. Искусство принюхиваться оказалось непростым: Петропавел потратил уйму времени, чтобы овладеть им как подобает. Когда охотникам показалось, что он принюхивается вполне сносно, они сказали:

– Ну, наконец-то… Теперь за тебя хоть не придется краснеть как за Ежа. Можешь идти в кусты. Только не забывай все время принюхиваться.

Петропавел, недоумевая, зачем он это делает, начал выполнять приказ.

– Ты на четвереньках иди: на четвереньках Ежа, а не на своих двоих. Иначе получается, что ты принюхиваешься как Еж, а ходишь как человек. Глупость же получается!

«Действительно глупость, – думал Петропавел словно во сне. – Тем более что на четвереньках-то ходить поинтересней будет, чем принюхиваться. Впрочем, принюхиваться тоже здорово: идешь принюхиваешься!.. Даже неизвестно, что лучше – принюхиваться или на четвереньках ходить. И то и другое прекрасно!».

Не сказать чтобы Петропавел был совсем не способен взять свои мысли под контроль: если, конечно, попытаться взять их под контроль… если, конечно, рывком… Но было лень. Что-то большее, чем только усилия охотников, заставляло его проделывать все эти сложные эволюции. «Взялся за гуж – не говори, что не Еж!» – оформилось в его затуманенном мозгу. Мозгу, который действительно, похоже, спал. Правда, теперь уже было совсем невозможно вспомнить, на каком месте жизни случилось заснуть… может быть, задолго до пирога с миной – может быть, задолго после!