Между двумя мирами
Шрифт:
Постояв в коридоре с минуту, я решительно направился в сторону комнат графини Ожальской. Эту дорогу я прекрасно помнил, несмотря на то, что в прошлый раз, когда по ней шел, был изрядно пьян. Всю дорогу я настраивал себя на то, чтобы не убить эту дуру, во всяком случае сделать это не сразу от порога. К дверям ее апартаментов я подошел практически настроенный на то, чтобы сначала поговорить, а уж потом решать, нужно ли сохранять ей жизнь, или все же нет.
Все придворные сидели по комнатах под охраной. Как только гвардейцы сообщат о том, что во дворце полностью безопасно, их всех вышвырнут вон в городские резиденции, пускай поучаствуют в сборе средств для нужд Российской империи.
Оба гвардейца, охраняющих графиню, вытянулись во фрунт, завидя меня. Открыв дверь,
Какими бы благими намерениями я не пользовался, когда шел сюда, как бы не убеждал себя, что графиня женщина, а с женщинами вроде бы нужно поступать как-то помягче, все это слетело с меня буквально за пять секунд во время которых она бросилась на меня, зажав в руке кинжал. Перехватив ее руку, я вывернул ее за спину, сжав так, что графиня застонала, разжала пальцы и совершенно не декоративное оружие упало на пол. При этом я рывком притянул ее к себе, лишая возможности сильно дергаться.
— Сволочь, почему ты не сдох? — и она плюнула мне в лицо.
— Да вот так получилось, — и я без всяких сантиментов, на секунду отпустив ее, ударил по лицу. Графиня упала на пол, а я неспешно подошел к ней, на ходу вытирая лицо и отбрасывая в сторону платок. Пнув кинжал, к которому Ожальская потянулась, тем самым отбросив его подальше, я схватил ее за волосы и заставил приподняться, глядя при этом на меня. — Где он? — по ее глазам я увидел, что она прекрасно поняла, о ком я говорю. Но, видимо, преданность к этому уроду была больше, чем даже инстинкт самосохранения, потому что она молчала. Недолго думая, я отвесил ей пощечину. Она не была такой сильной, как предыдущий удар, но все равно ее голова мотнулась в сторону, и я еще больше намотал ее волосы на руку, чтобы удержать на месте. — Где он? — повторил я вопрос. — Не заставляй меня избить тебя, дорогая. У тебя прелестное личико, жаль будет такое испортить.
— Возле библиотеки. Его комнаты возле библиотеки, — простонала графиня. — Чего ты ждешь? Убей меня.
— Это было бы слишком просто, — я покачал головой. — Мои погибшие офицеры никогда не простили бы мне подобного. Нет, дорогая. Я начну с того, что лишу тебя всех прав и свобод. Отныне ты не графиня Ожальская, отныне ты простая крепостная девка Анька. Сама понимаешь, что о многих привычках тебе придется забыть. Ты получала от него письма с указаниями? Или все приказы он отдавал лично в частных беседах? — графиня, теперь уже бывшая беззвучно плакала, и молчала. Я же, прекрасно помнил, где она хранила письма. Перехватив ее за волосы поудобнее, я подтащил Анну к секретеру. — Мне самому искать, или ты мне отдашь вашу переписку добровольно? Будешь сопротивляться, получишь плетей, как любая холопка на твоем месте.
Ей было неудобно, потому что я не отпускал ее волос, но, тем не менее, Анна сумела подняться на колени и вытащила из секретного отделения пачку писем. Я молча забрал их и сунул за пазуху. Меня мало интересовало их содержимое, я примерно предполагал, что там написано. Мне нужны были образцы почерка. Я не собирался просто так ликвидировать Лещинского, от его смерти на самом деле мало что изменилось бы. Я хотел усилить смуту и брожения в Европе, сделать так, чтобы нынешние союзники начали посматривать друг на друга искоса. Мне еще с Швецией воевать. А союзников в этом деле у меня всего два: Пруссия, которой я любезно предоставлю корабли, частично отжатые у Англии, дабы славные прусские воины смогли с комфортом высадиться на шведском берегу уже весной, и датчане, которые вовсе и не союзники, просто захотели наконец-то оттяпать кусок от Швеции пожирнее. Это, конечно, никакие ни союзы, но, с другой стороны, пока они будут заняты дележкой такого вкусного бычка, я смогу спокойно приготовиться к войне с крымчаками, потому что делать это нужно будет с запасом, учитывая, что османы, скорее всего, впрягутся. В связи с этим сильные коалиции в Европе мне не нужны, а уж методик, чтобы рассорить, казалось бы, вечные союзы я знаю предостаточно. Они все у меня на глазах были проделаны, в том числе и с моей собственной страной,
— Прекрасно, Аннушка, а теперь…
— Государь, не делай того, что собираешься сделать, — я повернулся к застывшему на пороге бледному Фридриху. По тому, как он смотрел на эту змею, становилось понятно, что все сплетни о том, что прусский принц испытывает нежные чувства к незаконнорожденной дочери короля Польши, верны на все двести процентов.
— И что же по-твоему я собираюсь сделать с сукой, погубившей не понятно из каких побуждений треть офицерского состава армии Российской империи? — я шагнул к нему, Анна не удержалась на коленях и упала на пол, но, чтобы не остаться без скальпа, вынуждена была поползи по полу, вслед за мной.
— Казнить? — в его глазах застыла мука. — Я понимаю, что это единственно правильное решение в сложившейся ситуации, я сам не смог бы поступить иначе, но… — он побледнел еще больше, я же смерил его оценивающим взглядом.
— На что ты готов пойти, ради того, чтобы сохранить жизнь этой бляди? — резко спросил я у Фридриха.
— Я не… я не знаю, — пробормотал он.
— Ты примешь православие, если я пообещаю, что она останется в живых? — слегка потянув ее за волосы, я заставил Анну застонать от боли и подползти еще ближе. Мельком бросив на нее взгляд, я увидел, как ее щека стремительно наливается синевой. Да ударил я ее не слабо. Застонав, Анна привлекла к себе внимание Фридриха, который побледнел еще сильнее, хотя мне казалось, что сильнее уже невозможно. — Ну так что, ты примешь православие ради нее? — на его лице была написана такая борьба, что я покачал головой, и резко дернув Анну за волосы буквально швырнул ее к его ногам. — Она лишена всех титулов и закрепощена. Раз ты так сильно хочешь ее — забирай. Это твоя награда в этой войне. Крепостная девка Анна. Можешь делать с ней, что пожелаешь, кроме одного — Фридрих, ты не можешь ее освободить без моего на то разрешения, как не можешь на ней жениться и узаконить детей, если они у вас родятся. Соответствующие бумаги получишь чуть позже. Согласен на такую награду за свою далеко нелегкую службу?
Фридрих долго смотрел на меня, затем перевел взгляд на лежащую у его ног Анну и медленно кивнул. Да уж, прав был Румянцев, когда в дело вступают чувства, мозг можно выбрасывать на помойку за ненадобностью. Все-таки Фридрих желал хотя бы одну женщину в своей жизни, и теперь эта женщина принадлежит ему полностью, без остатка. Она его рабыня, и он может делать с ней, что захочет, чем не выход из его непростой ситуации взаимоотношения полов?
— Да, государь, благодарю за то, что так высоко ценишь мои слабые попытки тебе помочь, — наконец, выдавил он из себя, я же присел на корточки возле Анны, снова схватил ее за волосы и заставил ее посмотреть на себя.
— Принц Фридрих теперь твой хозяин и господин, можешь начинать целовать его сапоги за то, что вступился за тебя. И не заставляй меня пожалеть о принятом решении, — резко отпустив ее волосы, так, что она стукнулась лбом о пол, я поднялся. Если и Фридрих хотел меня остановить, перед этой осознанной жестокостью, то вовремя прикусил язык и не сделал даже попытки облегчить положение женщины, которая ему все-таки небезразлична. Я же вышел из комнаты и на этот раз плотно прикрыл за собой дверь. остановившись посреди коридора, на мгновение прикрыл глаза: как же я устал, кто бы знал? Но мне предстояло еще одно дело, которое не терпело отлагательств, закончив которое, я просто завалюсь на первую попавшуюся кровать и усну, приказав предварительно не будить меня до весны.
Апартаменты возле библиотеки охранялись. Похоже Репнин с Михайловым просто заглядывали в каждую комнату, и, если видели там людей, рассортировывали по степени опасности, а затем запирали, выставив караул.
Возле этой двери я долго не колебался. Кивком приказав гвардейцу отпереть замок, я вошел и сразу же направился к столу, за которым сидел человек в темных одеждах действующего клирика. Подойдя к столу, я сразу же сел напротив иезуита, и некоторое время молча изучал его, слегка наклонив голову на бок. Когда тишина уже зазвенела, я ее нарушил первым.