Между нами, девочками
Шрифт:
По рассказам родителей, москвичи на них произвели не самое благоприятное впечатление. То есть все было поначалу плохо настолько, что через год встал вопрос, а зачем нам все это надо. И может, все-таки уехать обратно? И ну ее, эту престижную работу. И Москву тоже ну ее. Родителей удивляли и интриги, и недоговоренности в отношениях. Все было не так, все было не то, к чему они привыкли. И сложно им было перестроиться. И понять, что больше нельзя вот так всем доверять безоговорочно. И что существуют так называемые деловые отношения. Когда в гости приглашаются нужные люди, которые потом могут пригодиться в жизни. И перед ними надо кланяться. А на работе
К москвичам же до конца привыкнуть так и не смогли. Их друзьями оставались те, с кем общались смолоду, и с ними встречались часто, несмотря на расстояния, или с теми, кто в Москву тоже приехал вместе с ними.
Всех молодых комсомольских работников поселили в одной «хрущевке». Мужья были в бесконечных командировках, а жены тут же родили детей и совместно воспитывали этот детский сад. Все было дружно, весело, сообща. Коляски и кроватки передавались от младенца к младенцу. В магазин ходили по очереди, еду покупали на всех. Ну а уж когда папы приезжали из командировок, то отправлялись на природу. Все вместе с детьми. Большие присматривали за маленькими, и как-то забывалось про суровость московских нравов.
После этой комсомольской молодости воды утекло много, но, перебирая в памяти своих знакомцев, действительно получалось, что сложно мне что-нибудь хорошее про этих москвичей сказать. Что же это за соседка такая?
Неужели уж прямо ложку не даст?! Вряд ли все-таки. Хотя слышит же, ребенок надрывается. На характер моей мамы, та давно бы уже вникать побежала. Что да как? А эта – кремень. Хотя знаю же, что дома. Суббота, вечер.
– Извините, пожалуйста, можно к вам? – Стучу в дверь.
На стук вышла немолодая женщина. Что характерно, именно вышла. Чем немного меня напрягла. Могла же в комнату меня пригласить. Вот ведь странно. Нет, через щелку вынырнула, и дверь за собой так плотненько притворила. Дела…
– Мне очень неудобно. Мы ведь даже еще не познакомились. Меня зовут Лена. Понимаете, вот незадача. Распаковываю свои тюки и никак не могу найти ложку. А надо как-то кашу сварить. У вас ложечки не будет?
– Здравствуйте, подождите минуточку, – и соседка опять же боком просочилась в свою комнатушку и захлопнула за собой дверь. Я осталась стоять в коридоре. Просто какие-то тайны Мадридского двора. Прячет она что-то или, может, кого-то? Да нет, вроде с утра уличная дверь не хлопала, никто к нам не приходил.
То ли перед дверью стоять, то ли к ребенку в свою комнату бежать. Из комнаты соседки никого шевеления не раздавалось. Может, она что не поняла? Да ладно, побегу к себе. Схватила заплаканного Антошку и опять начала шуровать в своих коробках, снова и снова натыкаясь на вазы, тазики и вантузы.
Минут через десять ко мне в дверь раздался робкий стук.
– Лена!
– Ой, проходите, пожалуйста.
– Нет, нет, выйдите, прошу вас. – На пороге стояла соседка. В руках она держала две красивые серебряные ложки – одну чайную, другую десертную. С необыкновенными резными ручками в виде райских птичек.
– Вот, это вам. Извините, что долго, никак найти не могла. Я их помыла. Малыш, как тебя зовут?
Малыш замолчал от неожиданности. То ли ложки ему понравились, то ли он воспринял это как начало еды.
– Его Антоном зовут. Огромное спасибо. Ну, я кашу варить побежала, – и, схватив свои пакеты, я с Антошкой под мышкой понеслась на кухню. Соседка последовала неуверенно за нами.
Мне было не до нее. Я разнервничалась что-то сильно. Мне
Кашу я все-таки кое-как сварила. Соседка была всю дорогу под боком. Видимо, она все поняла: и мое дрожаще-нервное состояние, и перспективу ей самой остаться на весь вечер с голодным орущим ребенком. Оказалось, что мне понадобились еще и сахар, и щепотка соли, и тарелка, куда кашу перелить. Уже когда я, вся взмокшая, кормила Антошку кашей, я наконец-то рассмотрела мою нечаянную помощницу.
Это была женщина лет 65-ти. Очень приятная. Несмотря на субботний день, никаких халатов. Юбка, блузка, вязаный жилет. Совершенно седая, с аккуратной стрижкой. Все время, что я кормила Антона, она стояла рядом и с улыбкой смотрела на него. Антоша улыбался в ответ. Обладатель двух ложек, он отдал мне только одну, чтобы я могла его покормить. Вторую же крепко держал в руке.
– Нина Васильевна, можно я вам ложки потом отдам, когда спать его уложу. Чтобы не раскричался.
– Что вы, что вы! Это мой ему подарок.
– Неудобно. Это же очень дорогая вещь.
– Бросьте, Лена, цена – это очень относительное понятие. А у нас тут дружба начинается. Вот это важно.
И Нина Васильевна оказалась права. Те ложки положили начало большой дружбе между двумя людьми. Одним совсем маленьким, а другим уже пожилым. Дружба та была очень своеобразная, как, собственно, и своеобразным человеком была сама Нина Васильевна. Общались они в коридоре. Как в большинстве московских коммуналок, коридоры были большими, и Антон ездил по ним на трехколесном велосипеде. Вот уедет он покататься. Я чем-нибудь в нашей комнате занимаюсь, минут через пять приезжает обратно, но уже в красивой новой кофте.
Я бегу в коридор. Нина Васильевна – уже в своей крепости. Стучу. Опять боком выползает.
– Огромное вам спасибо. Ну как же ему идет. Ну вы его балуете.
– Вы знаете, Лена, я как этот свитерок увидела, сразу поняла, что Антошке он будет в самый раз.
Общение все также проходило в коридоре. Антошка это негласное правило тоже принял. Знал, что в комнату соседки заходить нельзя. Если что-то надо, просто постучи и жди. Нина Васильевна выйдет, закроет плотно дверь и с тобой с удовольствием поговорит. Если мы сталкивались на кухне, общались с удовольствием. Но чаи вместе не пили, а она даже никогда не присаживалась. Всегда разговаривала стоя, всегда как-то немножко на ходу.
Из наших разговоров, очень нейтральных, ни о чем, постепенно стала складываться картина об этой приятной женщине.
А история-то была непростая.
Нина Васильевна была одинока. Замужем не была никогда. Родилась в Москве, как и ее родители. Как и бабушка с дедушкой. Всю жизнь они жили в самом Центре. Маленькая Ниночка была единственным любимым ребенком в семье. Дорогим и желанным. Занималась музыкой, ходила с родителями по музеям и театрам. Закончила Плехановский институт, жила с родителями. Семья была большая и дружная, где друг друга любили, друг для друга жили. И конечно, центром была Ниночка. И когда была маленькая, и когда уже выросла, и когда стала взрослой женщиной. Для своей семьи она всегда оставалась ребенком. А для Ниночки ее родня была всегда эталоном, образцом. Никто не мог сравниться, никто не мог соревноваться. Может, поэтому и замуж не вышла. Сравнение было не в пользу избранников.