Между нами горы
Шрифт:
«Но…»
«Милая, давай преодолевать препятствия постепенно».
Глава 36
Дневной свет сочился сквозь ветки, отражаясь от снега. Я брел по горному склону. Снегопад никак не прекращался, навалило уже фута три свежего снегу, и каждый шаг давался с трудом. Без снегоступов я бы пропал. Сейчас снег был сухой и пушистый, мороз мешал ему липнуть. В случае потепления условия стали бы гораздо хуже.
За целый час я не увидел никакой живности.
Я описал вокруг трубы круг, соображая, где может находиться дверь, потом стал отбрасывать снег. Добравшись до бетонной стены и не обнаружив двери, я принялся за снег с противоположной стороны. Вместо двери я докопался до окна, попробовал его открыть, потерпел неудачу и ударил в стекло ногой. Однослойное стекло разлетелось осколками внутрь. Я выбил острые зазубрины топориком и пролез внутрь.
Я попал на склад. Одна стена была завешана старыми седлами, уздечками, стременами. Здесь же висели рыболовные катушки без лески и инструменты: молотки, отвертки, мотки проволоки, ржавый нож, банки с разнокалиберными гвоздями и шурупами. Рядом с очагом лежали меха – видимо, здесь подковывали лошадей. Все вместе походило на мастерскую – лагерю такого типа она была необходима. На другой стороне висели автопокрышки, какие-то трубки, даже колесная цепь. Я почесал в затылке. Если сюда добирался четырехколесный транспорт, то это означало, что мы находимся недалеко от границы заказника, то есть гораздо ближе к дороге, чем я думал раньше.
Казалось бы, у меня были основания ликовать, надеяться на лучшее. Но если я дам себе волю, то Эшли прочтет это на моем лице и тоже загорится надеждой. А вдруг все кончится ничем? Угасшая надежда гораздо хуже безнадежности.
Я продолжил осматривать склад. Пока что у меня не было ответа на вопрос, каким образом сюда, в такую даль, попало столько добра. На чем привезли кухонный скарб и все прочее? Потом я задрал голову.
Наверху, на стропилах, лежали шесть-восемь настоящих синих пластмассовых саней. Такие цепляют к снегоходам или полноприводным машинам, иногда в них впрягают лошадей. Сани были разной длины и ширины. Я снял одни – длиной футов семь, достаточно широкие, с полозьями, и легкие – весом не больше 15 фунтов.
Я повернул сани боком, выпихнул их в окно и уже сам был готов вылезти, но напоследок еще раз посмотрел вверх. И не зря: поверх других саней лежало несколько пар снегоступов. Я мог бы их и не заметить. Вот теперь у меня действительно сильно забилось сердце. Кто-то их там сложил, то есть пришел на них в лагерь. Раз это смогли сделать другие, значит…
Снегоступов оказалось в общей сложности четыре пары – все старые, пыльные, с задубевшим, потрескавшимся плетением; однако рамы были прочными. Я выбрал те, которые мне подошли лучше остальных, завязал их на ногах и вернулся в наше треугольное убежище, волоча за собой сани.
Эшли, разбуженная моим появлением, пригляделась и спросила:
– Что это такое?
– Ваша
– С толстым жеребцом в оглоблях?
– Очень смешно!
Я снял упряжь со старых саней и приделал ее к новым. В них Эшли, закутанной в шерстяные одеяла и спальные мешки, было бы гораздо удобнее.
– Вот и новое средство передвижения.
– Из него мне придется неотрывно смотреть на ваше заднее место.
– Или на то, что от него осталось.
– Все равно одно и то же зрелище не может не надоесть.
К ней вернулось чувство юмора – еще один хороший знак.
Днем мы продолжили играть в «Монополию». Правильнее сказать, Эшли продолжила скупать недвижимость и заламывать несуразную арендную плату. Один раз, тряся в руках кубики, она сказала: «Вам конец!» У нее выпало восемь, и она лишила меня последнего имущества.
– Вам никто не говорил, что вы занимаетесь нечестной конкуренцией?
– Нет, а что? – Она явно торжествовала.
К концу дня я заложил все, чем располагал, и надеялся отстоять жалкие 200$, прежде чем она, то есть банк, окончательно лишит меня права выкупа и последних штанов.
Надежда не оправдалась. Меня вышвырнули на улицу, и она минут десять злобно хохотала, как гиена.
За час до наступления темноты я сунул ей пазл со словами:
– Я скоро.
Нацепив снегоступы, я отправился на поиски пропитания. Снег валил уже не так сильно, но от этого легче не становилось. Мир вокруг меня был погружен в безмолвие. Стояла оглушающая тишина.
Я не мог не задуматься о том, насколько изменилась моя жизнь. Ни телефонов, ни голосовой и электронной почты, ни пейджеров, ни вызовов по внутрибольничной связи, ни новостей, ни радио… Только потрескивание огня, голос Эшли и скрип когтей Наполеона по цементному полу.
Но я все равно не мог не напрягать слух…
Я шел полчаса и преодолел, должно быть, с милю, прежде чем набрел на склон с множеством следов. Весь снег был здесь перепахан. Я засел под осиной и стал ждать. Вскоре появилась лиса, улизнувшая еще до того, как я успел натянуть тетиву. Потом прибежала лань, но, почуяв меня, задрала свой смешной хвост, громко фыркнула, топнула копытцем и унеслась во весь опор. До меня дошло, что я выбрал не лучшее место для засады, не учтя розу ветров. Было и другое объяснение: животные чувствовали запах мыла. Охота оказалась более сложным занятием, чем по телевизору.
Уже почти стемнело, поэтому я решил посидеть еще минут пять. Прибежал кролик, запрыгавший от меня вниз по склону, потом вверх по противоположной стороне. После второго или третьего прыжка он почуял меня, но я уже выпустил стрелу – и не промахнулся.
Я возвращался к Эшли почти вслепую, ступая по своим следам. Наполеон опять убежал, Эшли уснула в кресле с пазлом на коленях. Я вскипятил воды, в последний раз заварил чай и сел рядом с ней, поворачивая кролика над огнем.
Когда я достаточно его прожарил, она проснулась, и мы стали медленно есть, тратя на жевание больше времени, чем обычно, и наслаждаясь вкусом. Кролика было мало даже для одного, не то что для двоих.